– Как вы можете доверять ему, доктор Робертс? – возмущался Картер. – Что вы знаете об этом мальчишке?
– Выходит, о нем что-то знаете вы, Картер? – уточнила Никки.
– О, я знаю! Я точно знаю, – заявил банкир и многозначительно поднял брови, но не выложил ни одного факта.
«Мои сеансы бесполезны, – с досадой думала Никки. – Возможно, я лишь усугубляю ситуацию. Зачем он ко мне ходит? И почему я вообще работаю психотерапевтом, если вижу столь жалкие результаты своего труда?»
Доктор Робертс знала ответ.
День за днем она ходила в офис и принимала пациентов, потому что, кроме них, в ее жизни ничего не было. Дом без Дугласа казался пустым, ответа на вопрос: что же на самом деле произошло? – она так и не нашла. Ее жизнь была пуста и невыносима.
Невыносима…
Никки вздохнула.
Прошел год, а казалось, целая жизнь.
Дуглас, улыбавшийся ей, когда они сидели в ресторане «У Луиджи». Дуглас, с наслаждением поглощавший спагетти с морепродуктами. Дуглас, рассказывавший невероятные истории, от которых захватывало дух… Им всегда было так хорошо вдвоем.
Невыносима…
– Люди часто произносят это слово, Никки, – рассуждал Дуглас. – Вот взять, к примеру, моих пациентов. Они все время говорят: «Это невыносимо, доктор!» Или: «Я не вынесу этого!» Можно подумать, у них есть выбор.
Никки и Дуглас Робертс были женаты семь лет, а до того еще столько же встречались. Однако и спустя годы наслаждались обществом друг друга и любили проводить время вместе. Они делились мыслями, рассказывали о том, как прошел день, и это всегда было весело. Каждый ланч с мужем означал приятную компанию, а не скорый перекус между приемом пациентов.
– Наверное, они говорят метафорически, – предположила Никки, наслаждаясь крабовым салатом. В ресторане «У Луиджи» всегда подавали изысканные блюда, но порции были как для слона. Дугласу не требовалось соблюдать диету, а вот Никки после тридцати пяти обнаружила, что от плотной пищи стремительно набирает вес. Ужасно было сознавать, что твой живот, округлившийся к концу четвертого десятка, вовсе не долгожданная беременность, а обычная жировая прослойка. – Я к тому, что они не склонны к патетике, им просто больно физически, и они говорят об этом вслух. Ломка для зависимых – чудовищная боль.
– Да, ты права, – соглашался Дуглас, уплетая пасту, накрученную на длинную вилку. – Но иногда это бесит. К концу дня все эти «невыносимо», «безумные страдания» или «бесконечные мучения» кажутся просто набором слов. В конце концов, вы согласились лечиться! Вы выбрали жизнь! Или лучше сдохнуть в подворотне со шприцом или бутылкой в руке? Вы выбрали жизнь, чего тогда ноете?
Постороннему человеку подобные рассуждения могли показаться слишком холодными и циничными, но надо было знать Дугласа, чтобы угадать скрывавшееся за словами сочувствие.
– Да будет обо мне, – внезапно заявил Дуглас и с нежностью посмотрел на жену. – Как прошло утро, милая? Ты сделала тест?
– Пока нет. – Она смущенно сверлила взглядом салат. – Сделаю вечером.
– Почему не сейчас?
– Потому. Если он окажется отрицательным, у меня будет дурное настроение, а это отразится на пациентах.
Дуглас перегнулся через стол и сжал ее руку.
– Но ведь может быть и положительным. И вероятность весьма велика.
– Да. – Никки выдавила улыбку. – Весьма.
Однако последние шесть попыток вышли неудачными. Прошло полгода, ее вялые яичники работали все слабей, а какие-то высшие силы всячески противились исполнению их главного с мужем желания – стать родителями.
