– Граждане! – крикнул Дубняк. – Мы поисковики из Перова, ищем упавший самолет! С него пришли сигналы, что он где-то у вас!
Колхозники молчали, странно переглядываясь. Наконец навстречу экспедиции шагнула иссохшая женщина неопределенного возраста и медленно, словно с трудом припоминая, произнесла стихотворное приветствие:
– Кто к нам пришел, тому мы рады, войди ты, если добрый гость, а кто не добрый гость, не надо, свою сюда не надо злость.
Валя Песенко, собиратель фольклора, был потрясен. Тихонов насторожился, ему все это сразу не понравилось.
– Мы добрые гости, – с широкой волонтерской улыбкой сказал Окунев, но чувствовалось, что и ему не по себе. Как всякий истинный волонтер, он плохо думал о людях и сразу заподозрил тут поселение монстров. – Это колхоз Шестидесятилетия Октября?
Поселяне опять переглянулись.
– Вот председатель приедет, он скажет, – пообещал со смутной угрозой мужик в тюбетейке. Гастарбайтер, догадался Окунев, неужели и здесь гастарбайтер?
– Когда приедет? – спросил Тихонов. Подойти к колхозникам поближе он не решался.
– Он вечером приедет, – сказала женщина лет тридцати и попыталась даже улыбнуться. – Вечером. Спектаколь будет.
– Спектакль? – переспросил Тихонов, ничего не понимая.
– Представление, – подтвердила колхозница. – Я буду представлять.
Прочие посмотрели на нее с осуждением, и она умолкла.
В уме Окунева мелькнула догадка столь парадоксальная, что он не стал ею делиться, а напрасно.
– Тут самолет не падал у вас? – спросил Савельев.
– У нас не падал, – ответил рослый, квадратного сложения парень, все это время рассматривавший гостей с крайним недоброжелательством. – У других пусть падает, у нас никогда не падает. Ходят, проверяют. У нас ничего тут не бывает.
– А можно нам хоть в правление пройти? – впервые заговорил Дубняк. Все это время он пристально изучал колхозников издали, поскольку лицо одного из них – плотного дяди, по самые глаза заросшего бородой, – показалось ему знакомо, но в такие совпадения он не верил.
На этот раз темно-коричневые переглядывались особенно долго, но наконец старик в тюбетейке подошел к экспедиции.
– Я поведу, – сказал он Дубняку, угадав в нем старшего. – Но вы паспорта сдайте.
Все нехотя достали документы. Тихонов буркнул под нос «С какой стати?» – но сдал паспорт, как все. Не просматривая их, старик сунул все пять паспортов во внутренний карман куртки и пошел во главе поисковиков. Прочие колхозники постояли, глядя им вслед, и вернулись к работе. Работали они удивительно вяло, неумело, словно после долгой спячки – эта мысль явилась оглянувшемуся Окуневу. Студенты на картошке, и те собирают бойчее. Впрочем, откуда у колхозников бодрость? Идиотский подневольный труд, как его ни зови.
– Так это колхоз имени шестидесятилетия? – спросил Савельев.
– Это Иерусалим, то есть Имени Евгения Ратманова Усадьба Счастья Лишенных Имени, – с нехорошей серьезностью сказал старик в тюбетейке, и четверо из пяти подумали, что они сошли с ума, зато Окунев, чьими глазами мы станем глядеть на эту первую остановку, понял, что догадка его верна и что надо бы им поворачивать, да поздно.
Леша Окунев от природы не верил в государство, он родился таким, что всякая внешняя воля, хотя бы и самая благодетельная, была для него нестерпима, а поскольку детство его пришлось на девяностые годы, все вокруг подтверждало его детские предположения. Государство не собиралось защищать граждан, ничем их не обеспечивало, а полноценно передушить, чтоб не мучились, уже не могло. Оно висело на них, как ржавые кандалы. Силу Окунев еще мог уважать, а гниения не переносил. В десятом классе он вступил в партию УРА (Уральских радикал-анархистов), но покинул ее ввиду полной электоральной бесперспективности. Кроме того, он мало верил, что лидер партии Евгений Антонов, остроголовый человек в пенсне, способен будет самораспуститься и сдать все посты после, допустим уж немыслимое, прихода к власти. Окунев закончил уральский истфак, поучился в аспирантуре, ушел оттуда – поскольку узнал про Россию все, что его интересовало, – и принялся менять работы.
