– Что же ты, девочка, делаешь в такую погоду одна, да еще и в лесу?
– Послала меня мачеха за подснежниками. Ты не знаешь, дедушка, где их найти?
– Знаю. Пойдем покажу.
– А ты, дедушка, Декабрь?
– Нет, милая, Сусанин я. Иван.
Прозвучало нечто тревожное и в то же время завершающее из Чайковского. Интеллигентный голос дикторши был мягок:
– Вы слушали радиоспектакль «Подснежники 2. Польская версия». Завтра в это же время – час детектива.
Раздался музыкальный всплеск, настраивающий на авантюру и мокрые дела. Его сменил ритм, неуловимо напоминающий все существующие саундтреки к советским и российским детективам. Суровый баритон прочел фразу, исполненную скрытого смысла:
– Следователь Делошвейко задумался: «Так кто же из них – Дубов, Орехов или Мочалов?..»
«Па-бам!» – ударили струнные.
Иван выключил приемник. И тут какие-то гротескные ужасы.
Колобок затеял рассказывать Егору сказку:
– Свою грустную былину поведу о богатыре печальной судьбы. Звали его Беспросветом. Могуч был герой, статен, да не сложилась его жизнь, как ни крути…
– Ты хоть жилы не тяни! – оборвал его пунцовый после приступа кашля Егор.
Потом подсел к Старшому:
– Что-то я дрейфлю, братишка. Ты же знаешь, я не особо везучий. Сейчас вообще себе не верю. Будто… Ну, ты понял.
Ткнув младшего в плечо кулаком, Иван невесело ухмыльнулся:
– Такая же фигня. Сильна, скотина. Только нам по-любому ее надо победить, с везением или нет. Бей со всей дури, а там разберемся.
– По дыне мы могем, – улыбнулся Егор.
Двинулись дальше. Пошли пешком, ведя беспокойных лошадей под уздцы. По-прежнему все было как обычно, лишь настойчивый внутренний голос упорно уговаривал повернуть обратно. Не пролетело и пяти минут, когда дембелей остановил окрик Колобка, сидевшего в седле Егорова тяжеловоза:
– Тпру, ребята! Слышите?
Емельяновы напрягли слух.
– Ничего… – пробормотал Иван.
– Вот именно. Птицы где?
Теперь братья заметили, что тишина действительно мертвая.
– Гляньте на деревья, – шепотом сказал Егор, указывая направо от тракта.
Здесь росли березки, елки и несколько осин. Все деревья склонили верхушки, ветви вяло повисли, чуть ли не подметая землю. Иголки, листья и трава были желтыми. Старшой протянул руку, сорвал пару листьев. Они лопнули с сухим треском и рассыпались в прах. Пыль осела облаком. Штиль. Безмолвие.
– Совсем близко, – выдохнул Иван.
Ефрейтор Емеля вытащил саблю.
Близнецы вывели лошадей из желтой зоны, привязали к ветвям. Колобок скатился наземь. Стоило отойти от животных, и те принялись рвать поводья, дергаться, пытаясь освободиться. Тяжеловоз делал это тихо и сосредоточенно, а Иванов гнедой взбрыкивал и коротко ржал.
– Тихо! – Старшой похлопал жеребца по напряженной шее. – Боятся, дьяволы. Отпускаем?
Младший кивнул. Хлеборобот заверил:
– Они отбегут и станут ждать, чую, умные.
Стоило развязать поводья, и пара рванула туда, откуда прибыли путники.
Братья молча переглянулись и отправились на встречу с воплощенным горем.
Под ногами хрустела трава. Впереди виднелся кустарник пшеничного цвета. Егор подумал: «Вот тронь его – и рассыплется». Старшой тоже не рискнул касаться хрупких веток. Колобок деловито укатился в глубь зарослей.
Его не было с полминуты, потом вернулся:
– Лучше обойти.
Левее обнаружилась узкая тропинка. Братья старались не задеть кусты, но здоровяк-ефрейтор все же не вписался. Ветви стали лопаться с почти музыкальным треском. Заросли разрушались по законам эффекта домино: с обеих сторон от парней расчищалось пространство. Желтая пыль клубилась там, где только что был кустарник. Затем она опала, и Емельяновы с Колобком увидели полянку шагов в десять диаметром. Посредине торчал одинокий пень, а на нем восседала девушка. Она сидела вполоборота к визитерам и расчесывала длинные черные волосы большим гребешком. Одежда была простой – сарафан, рубаха. Ноги босые.
