Протянутые пальцы, видимо, следовало поцеловать, но Бурдюков проигнорировал движение.
– Да, здравствуйте, – сказал он.
– А мы тоже твои родственники, – поднялся пожилой мужчина в клетчатых штанах и расстегнутой розовой рубашке, увлекая следом за собой крупную, густо накрашенную с утра даму в халате. – Собственно, если бы не были родственниками, чего бы мы здесь делали?
Он рассмеялся собственной шутке. Его нестройно поддержали.
– А я – Павел, – представился последним сосед.
Бурдюков жестом усадил его на место.
– Тебя помню.
– Ты садись, – сказал Бурдюкову отец.
Бурдюков, качнув головой, сел на красивый стул с высокой спинкой прямо во главе стола.
– Ах, вы мои хорошие! – появилась Магда с подносом и сразу принялась расставлять тарелки. – Любите салаты? У меня замечательный мясной салат.
Сидящие одобрительно загудели.
– Это тебе, это вам, Григорий Федорович, это вам…
Постукивали фарфоровые донца, глядел с тарелок горошек, загибались мясные рожки, заплывал майонезом мелко порезанный картофель.
– Я бы не отказался и от горячего, – сказал отец, потирая ладони. – Но раз горячего нет…
Он наклонился к блюду и втянул носом запах.
– Да, замечательно.
– А это тебе, милый.
Магда поставила перед Бурдюковым его порцию.
– Спасибо.
– Ну, – Магда, тронув Семена и Оксану, встала на другом конце стола и молитвенно сложила ладони, – желаю всем приятного аппетита.
Ее шумно поблагодарили, затем застучали ножами и вилками.
– Ах, еще чай! – вспомнила Магда.
Бурдюков проводил ее исчезновение взглядом, потом уставился в свою тарелку.
– Ешь, ешь, – толкнул его сидящий рядом отец. – Потом до вечера ничего не будет.
– Почему? – спросил Бурдюков.
– Ах, Сережа, сынок, – вздохнул отец, остановив ход ножа, набирающего майонез на вилку, – нас всех ждет работа.
– И тебя?
– Всех.
– Мы тоже идем, – подняли руки Виктор и Коля с работы.
– Понятно.
Бурдюков нацелил вилку, но тут с его зрением опять приключилась непонятная штука, помутнение, потемнение, бог знает что, и вместо своей тарелки он увидел кусок картона, размякший с краю, а вместо салата – серого цвета кашицу с крапинами то ли перца, то ли еще чего. Мух? Червей?
Кашицы было на удивление мало.
Бурдюков с отвращением отдернул вилку. Это салат? Это не салат! Что со мной? – ужаснувшись, подумал он в следующий миг. Стол предстал перед ним поставленным на козлы облезлым листом фанеры, тарелки всех остальных оказались такими же кусками картона с пятнами кашицы, похожей на собачьи экскременты. Комната превратилась в мрачное помещение с голыми бетонными стенами, обои – в следы протечек, уютная, подобранная Магдой мебель – в нагромождения картонных коробок, а стулья – в ящики или просто сложенные друг на друга кирпичи.
Но больше всего испугали Бурдюкова люди.
Отец опять стал изношенным, худым стариком в трусах. На груди – грязный развод, на левом запястье – короста. Дрожа от холода, старик с аппетитом кромсал кашицу деревянной палочкой. Брат Виктор лишился волос, ужался в теле, опал в щеках. Тонкогубый, с кругами под глазами, он сидел не в костюме, а в каком-то беспорядочно намотанном тряпье. Не лучше выглядел и Семен, вместо тряпья запакованный в картон, скрепленный скотчем и нитками. Лицо у Семена было зеленоватое, больное, вместо правого глаза из глазницы таращилась пустота. В заросшем, беззубом мужчине с трудом угадывался улыбчивый Коля. С тряпки, намотанной на его голову на манер чалмы, сочилась слизь.
