– Зачем же ты…
– А ты стала бы пользоваться лишь одной рукой, когда у тебя есть вторая? По этим правилам невозможно жить, но правительство так боится нас, что лишь ужесточает и ужесточает их. Еще они боятся, что нас станет больше. Для того агенты ФБР и разыскивают камень, чтобы не допустить резкого увеличения числа симбионтов.
– Но ведь и ты не хочешь, чтобы вас стало больше? – неуверенно спросила я. – Тогда, в парке, ты не дал мне до него дотронуться.
– Да. Я тоже не хочу.
– Почему же ты просто не отдашь его? Чтобы его спрятали и…
– Потому что люди его не сохранят. Его отберут у них те, кто жаждет этого увеличения.
– О ком ты?
Смеркалось, и вода в озере чернела на глазах. Я расслышала далекие голоса: друзья искали меня по пляжу.
– О других симбионтах. Не столь миролюбивых, как я.
Голоса становились все ближе. Я лихорадочно оглянулась и снова посмотрела на Франциско.
– Ты ведь сейчас честен со мной?
– Я не соврал тебе ни разу с момента нашего знакомства.
– Ладно, тогда… давай увидимся еще раз. Если ты можешь. И хочешь, конечно, – с сомнением добавила я.
С чего бы ему хотеть со мной встретиться? Из-за того случая, когда я заступилась за него? Неужели только поэтому?
Теперь я отчетливо слышала Рене: ее испуганный, чуть охрипший голос.
– Беги, – кивнул Франциско.
– Забыла, последний вопрос. Ты упоминал в прошлый раз агента Риверса. Он… знает про вас?
– Он закончил особое подразделение академии ФБР, специализирующееся на симбионтах и методах их обезвреживания. Он не раз доставлял нарушителей на Сан-Клементе, и его отправили за «слезой Преисподней» прямиком из Вашингтона. Без сомнения, он знает.
Незаметно пролетел еще один месяц – наступило лето. У Рене вовсю шли экзамены, и она часто ночевала у Анжелы: они вместе готовились, да и до школы от ее дома было ближе добираться. Отец не возражал. К Рене он вообще проявлял чудеса великодушия, чего нельзя было сказать обо мне. Я много-много дней как забросила попытки выяснить, чем вызвано его предвзятое отношение, и больше не старалась самостоятельно уладить конфликт. Отчасти даже подливала масло в огонь.
Отец страшно не любил Нари. Он не показывал этого, прекрасно зная, что мы общаемся, даже утверждал, когда я невзначай справлялась об их совместной работе, будто считает прибывшего из столицы агента ФБР толковым парнем на фоне других молодых сотрудников, с которыми ему доводилось иметь долгосрочные дела, однако все было заметно без слов. Опытному шерифу тяжело давалась давно забытая роль подчиненного. Я же, как «ответственная» дочь, предупреждала его всякий раз, когда собиралась увидеться с объектом его неприязни.
В крайний подобный случай отец не сдержался.
– И чего он пристал к тебе?!
– Мне вот тоже интересно, – Франциско устроился на кровати Рене и листал ее маленький цветастый фотоальбом, который она забыла убрать на полку.
С временным переездом сестры к однокласснице он начал чаще заявляться к нам домой. Я впускала его, убедившись, что за надрывающимся на предельной громкости телевизором не слышно скрежета замка и скрипа двери, и вела в комнату – сюда папа практически не заходил. Лишь дважды за месяц Франциско оперативно становился невидимым, когда он вваливался, чтобы в очередной раз меня за что-нибудь отчитать.
Сейчас же он слышал наш спор через стену, и не постеснялся об этом сообщить, когда я вернулась.
– Тебя волнует? Ты мне друг или нянька? Положи альбом на место, нельзя трогать чужие вещи без спроса.
