– А то! Говна не держим-с! – уязвленно ответил Степаныч и устало присел на барный стул. – А начинал я когда-то с любимого с детства полотна!.. Русского, конечно же, иностранных то картин в детстве и не видел. В школе меня только в «Третьяковку» водили.
Ковригин достал стакан, наполнил его водкой «Абсолют», после чего вытащил из закромов барной стойки полузасохший лимон, отрезал от него половину и выдавил сок в водку. Терпкие лимонные капли заплясали среди проспиртованных молекул и соединились с ними в единую субстанцию. Степан Степаныч, не теряя времени, отыскал на полке пластиковую коробку с курагой и аккуратно опустил засушенный фрукт на дно стакана.
– Вот и готова композиция, Петруха. Водка – это белые стены усадьбы и обеденный стол, лимонные капли – осенние листья, а курага – символ ушедшего времени, моей молодости. Когда я смотрел на картину Серова в музее, фрукты были еще свежие.
– Так на картине персики были, а курага – из абрикоса, – робко заметил Мустангов.
Степан Степаныч мечтательно смотрел на желтоватую жидкость, оперев голову о кулак, и бормотал еле слышно:
– Где ж я тебе персики сейчас возьму? Да и какая разница, чем водку заедать… Эх, как мало нам надо для вдохновения! Только горсть воспоминаний, выпивка и закусь! Остальное за нас сделает фантазия!
Дронский с Петей переглянулись и поняли, что пора делать ноги.
– Степан Степаныч, разрешите откланяться. Нам нужно еще в одно важное место, в другой раз еще раз заедем.
– Да, Федь, валяйте! Не забывайте! Хотя мы все равно завтра увидимся, только в другой обстановке. А сюда заглядывайте! И ты, Петь, заходи! Я еще коллекцию «алкопередвижников» не показал! Куинджи ты вовек не забудешь!
– Спасибо, я и Сезанна не скоро забуду! – с наигранной улыбкой ответил Мустангов и вслед за Дронским торопливо вышел из барной мастерской начальника.
Садясь на «Харлея», Федор сказал:
– Теперь последняя поездка на сегодня! Возможно, самая важная! Обряд посвящения, в лучших традициях «вольных каменщиков», хаха!
На этот раз они умчались далеко от центра города. Сначала позади остались сталинские дома для особо отличившихся, затем – архитектурные штамповки более поздних эпох. По обеим сторонам дороги сгустились черные силуэты деревьев. Петя плохо знал эти места, но полагал, что они проезжают либо Сокольники, либо Лосиный остров. Неожиданно Дронский остановился прямо здесь, на обочине посреди леса.
– Видишь слева тропинку? Иди по ней минут десять, там увидишь деревянный дом. Внутрь заходи, тебя там ждут. А я здесь подожду.
Мустангов испуганно взглянул на спутника, но возражать не решился и робко зашагал по едва заметной дороге. Действительно, в конце пути он увидел освещенную избушку, непонятно как оказавшуюся посреди московского парка.
Петя зашел внутрь. Обстановка напоминала типичный уклад Бабы-Яги из советских кинофильмов, только на столе стояла галогенная офисная лампа, а вместо печи – электроплита, на которой дымилось что-то зловонное. Еще отличалась сама обитательница избушки – вместо беззубой старухи в потрепанном платке на него смотрела худенькая молодая девушка. Мустангов вспомнил, что именно она пробегала утром по коридору Минперпро с толстой папкой и ответственным лицом. Однако только теперь Петя увидел, что у девушки яркие зеленые колдовские глаза. Во всем ее нынешнем загадочном облике не было ничего общего с той «мышиной» наружностью, в обличии которой она бегала по коридорам власти.
