– Остановите оркестр. К вам хочет подойти командир части. Поверните левым плечом вперёд и дайте смирно, доложите командиру, что следуете в своё расположение.
Егоров проделал всё, как было сказано, и увидел, что командование с Рамоновым впереди уже подходит к оркестру. Он быстро дал команду «Смирно» и доложил майору Рамонову так, как подсказал ему штабник.
Рамонов подошёл к оркестру, внимательно посмотрел на музыкантов и сказал:
– Ну что же, товарищи музыканты! Мы можем сказать только одно, вы славно потрудились и сделали нам всем сегодня настоящий подарок. Ведь верно же! На голом, на пустом месте, ведь ничего же не было, и вдруг… пожалуйста! Сегодня, откровенно говоря, впервые мы увидели настоящую воинскую часть. А вы обратили внимание на солдат? – обернулся он к своим спутникам. – Ведь по-другому держатся! Что же я должен сделать? Как я должен отреагировать на ваши действия? Пожалуй, единственное в моих возможностях – это вот что…
Он стал перед строем оркестра в положение «смирно», приложил руку к козырьку своей фуражки и строгим, официальным голосом, громко произнёс:
– Капельмейстеру оркестра части старшему лейтенанту Егорову и всему личному составу оркестра вверенной мне части за проявленные ими труды и заботы по обеспечению оркестра материальной частью и отличное выполнение задания, связанного с проведением присяги, от лица командования объявляю благодарность!
И тут, совершенно неожиданно для Егорова, очевидно, по команде, неслышно поданной тем же всегда стоящим на страже Сибиряковым, оркестр рявкнул:
– Служим Советскому Союзу!
А майор Рамонов продолжал:
– Капитан Безродный! Благодарность внесите каждому в личное дело, – а затем, обернувшись к Егорову, сказал: – А как было бы хорошо сейчас поиграть в столовой! Я знаю, конечно, вещей у вас ещё нет, но хоть эти же марши повторить и то было бы здорово! Праздничное настроение было бы!
– Слушаюсь, товарищ майор, – сказал Егоров и хотел было уже дать команду оркестру, но Рамонов остановил его:
– Не торопитесь же. Послушайте, что я скажу вам. В столовой-то тесно! Да и чересчур громко всё будет получаться. Сделаем так: вы подойдите к столовой, станьте недалеко от входа и поиграйте марш, когда подразделения будут подходить к обеду. Это будет более чем отлично! А на оркестр заявите расход и уж потом покушайте. Идёт?
– Слушаюсь, товарищ майор.
Рамонов пожал руку Егорову и вместе со своими командирами направился в лагерь.
Когда оркестр подошёл к столовой, роты ещё не показывались, и Егоров разрешил своим музыкантам сложить инструменты и покурить. Сибиряков пошёл заказывать «расход» на обед, и во время этого не очень длительного перекура Егоров увидел, что за углом столовой, в кустах орешника, густо заселявшего и лагерь, и лес, окружающий его, стоят и Рамонов, и Залесский, и Зеленин, и даже Безродный.
Прошло не более пяти минут, как показались роты, идущие обедать, и оркестр вовремя встретил их ярко звучащим маршем. Лица красноармейцев поворачивались в сторону оркестра, и не было ни одного лица, не освещённого приветливой улыбкой. Верно! Ощущался праздник! И виновником этих праздничных ощущений был оркестр! Не было никаких нареканий, не было слышно обидного слова «дармоеды»!
Баритонист Назимов подошёл к Егорову и сказал:
– Товарищ старший лейтенант! Может быть, мы и проводим роты-то? Будут строиться здесь после обеда, пойдут, а мы им подыграем?
