Симфония времени и медные трубы - страница 40

– А обязательно прямо сейчас решать? Или можно подождать, ну, неделю, что ли?

– Не боишься, что подведёт тебя этот твой подчинённый? Смотри, брат! Дело-то, повторяю, полностью от тебя зависит! Никто не вмешается кроме тебя. Так как же решаешь?

И Егоров, тяжело вздохнув, будто бы большую, тяжёлую ношу внёс куда-то на 8-й этаж, ответил:

– Подожду, присмотрюсь! Я ведь ничего не знал, ничего мне не было известно, никто мне об этом не говорил, а ведь времени-то прошло уже много. И, по совести говоря, этот самый Кухаров абсолютно ни в чём плохом себя не проявил, никому пока что никакого зла не сделал, а службу несёт исправно! Может быть, сумеем вернуть человека к настоящей жизни?

– А не кажется тебе, что понятие «настоящей жизни» у разных людей по-разному представляется? – спросил Восьминин.

– Даже уверен в этом. Но всё-таки объяснить и внушить человеку всё, на чём зиждется наше советское общежитие, по-моему, нужно, и даже обязательно нужно!

На этом и порешили!

Об этом разговоре и о своём решении о Кухарове Егоров никому не говорил, даже Добровину, которого считал, и небезосновательно, своим другом, добрым советчиком и в какой-то степени покровителем.

А утром, идя в оркестр, Егоров обдумывал, как он будет теперь держаться со своими музыкантами и, в частности, с Кухаровым, и решил не показывать ни малейшего вида в том, что ему что-то известно о Кухарове такое, что он, Кухаров, скрывает от всех, и прежде всего от него, Егорова.

С утра Егоров проводил политинформацию, затем проверял индивидуальную подготовку музыкантов, потом старшина Сибиряков проводил с музыкантами строевую подготовку, и только часов в 11 дня оркестр сел за пульты и Егоров начал работать над очередным произведением концертного репертуара. На этот раз это была совсем неплохая аранжировка «Дубинушки». В этот день не мешал даже майор Залесский. Вероятно, он был занят, а может быть, майор Рамонов просто удержал его от очередного визита в оркестр. Бывало и так.

Несмотря на благополучно протекавший день, у Егорова всё время было чувство какой-то обеспокоенности, что-то мешало ему и не давало возможности сосредоточиться. Ещё очень хотелось курить, а табаку не было, а от курения бумаги или подсушенного мха – очень саднило в груди.

Беспокоило и то, что от жены всё ничего нет! Но в этот день судьба была благосклонна к Егорову, и почти перед окончанием оркестровых занятий штабной почтальон, принёсший в оркестр газету и скудную пачечку писем для музыкантов, протянул и Егорову конверт со знакомым и таким родным почерком на нём! Письмо от Макси! Радость неожиданная и потому вдвойне ценная.

Подойдя к своему столику, Егоров распечатал письмо и прочитал его несколько раз подряд. Только после этого он осознал полностью содержание письма.

А писала его жена вот о чём: немцы были почти на подступах к Т**, положение было очень напряжённым и трудным, беспокоил вопрос о дочке, ведь получилось так, что всё их семейство оказалось разъединённым! И она приняла решение – немедленно эвакуироваться из Т** и поехать в тот маленький город, где у бабушки (матери Макси) жила их дочка. Выехать было более чем трудно, но добрые люди помогли Максе, и, хотя с большими трудностями и потратив много времени, теперь она у бабушки, вместе с дочкой. То, что они вместе, – уже хорошо, но жить в этом городке трудно и тяжело, утешает только то, что они вместе, а это даёт уверенность, что и печали и горести будут переноситься легче, чем в одиночку. Жена сообщала, что денежный аттестат она перевела на военкомат в этом городке и что её уже привлекли к работе в этом военкомате – «на общественных началах», то есть – задаром! Как жену командира-фронтовика! Как полагается, она ничего не спрашивала о делах Егорова, а только желала ему успехов в его делах, просила следить за собой и почаще писать им. К письму Макси была приложена и записка, нацарапанная ручкой его дочки! В этом году она пошла в первый класс и поэтому писала сама! Девочка, вероятно, не отдавала себе ясного отчёта в том, где находится её папа, и её записочка была совершенно спокойной и мирной. Между прочим она сообщала как приятное известие о том, что на октябрьские праздники им выдали в школе по маленькой булочке и по два леденчика! Это сообщение вызвало горькие слёзы у Егорова.