Но тут вмешался Смеляк:
– Зачем так резко, комиссар? Человек штатский, в армии недавно, вполне уверен, что говорит он из лучших чувств. Вы в штабе были, Егоров, вероятно, вам говорил Трусков о трудностях не в полку, а в дивизии? Правильно! Сейчас ничего не могу вам обещать, надо подождать какое-то время. Но, как только наладим нормальную подготовку, обещаю лично помочь вам, и знайте, я считаю оркестр в полку важнейшим делом во многих отношениях, и помимо этого очень люблю музыку, мечтал учиться играть на рояле, но, увы… пришлось стать военным! Ничего! Всё будет в своё время. А пока идите и держитесь около Трускова, он не позволит вам стать бездельником. Всего хорошего! – Они с комиссаром пошли по направлению к маленькому, прямо игрушечному домику, стоявшему в густой зелени. Егоров же подошёл к своим товарищам, поджидавшим его на том же самом месте.
– Ну, не успел представиться, как удостоился причёсывания? – саркастически сказал Трусков. – Говорили же мы, не суйтесь сейчас с этим вопросом. Ну для чего вы полезли сейчас с этим делом?
– Ну хорошо: согласен, не вовремя! Но почему же так несправедливо говорит комиссар? Ведь он же не знает, что я делал, как делал, что я не боюсь дел, работы? Как это можно так чернить?
– А очень просто! Во-первых, комиссар не святой, и у него, как и у всех грешных людей, есть нервы, и ему их тоже теребят денно и нощно, не только комбаты и комроты, но ещё и просто красноармейцы. Бывает, и сорвётся! А во-вторых, никто ваших достижений не опровергает, но на лбу у вас, обратите внимание, о них ничего не написано. Вот придёт ваше личное дело, комиссар прочтёт его, и таких слов уже не будет в ваш адрес. Ну ничего, всё в порядке! Пошли обедать! А что сказал Смеляк?
– Собственно, всё то, что сказали мне вы! В общем – ждите и держитесь Трускова!
– Да? Ну вот, видите! Значит, вам сказал обо мне, а мне о вас! Ну хорошо, пока поработаем вместе. И не вешайте носа, поверьте, у нас лучше, чем у многих! Вот увидите.
Настроение у Егорова, несмотря на полученный «разнос» от Ураганова, поднялось. А в столовой, куда они вошли, он совсем успокоился и даже повеселел.
Комсоставская столовая помещалась в небольшой комнате, отделённой перегородкой от общего столового зала.
Егорова удивило и крайне обрадовало неожиданностью то, что столы в этой комнате были накрыты белоснежными скатертями и на столах стояли скромные, небольшие букетики лесных цветов. Стояли они не в хрустале, не в бокалах или вазах, а в простых жестянках из-под консервов, но и в этом скромном оформлении они украшали стол, создавали определённый уют и сами по себе – действовали успокаивающе. И это несмотря на то, что в столовой не было ни одной женщины! Пищу готовили повара-красноармейцы, а обслуживали и наблюдали за порядком тоже красноармейцы из наряда по кухне. Эта чистота и порядок бросались в глаза, и впечатление было далеко не в пользу столовой части майора Рамонова, где, кстати сказать, было много женщин, работавших на кухне и в залах, и где, несмотря ни на что, ни о скатертях, ни о цветах тем более не мечтали и, вероятно, просто и не думали. Комлевское руководство!
Красноармеец в белоснежной куртке принёс и поставил перед командирами тарелку с нарезанными ломтями чёрного душистого хлеба.
– Пробуйте, Егоров. Вот уже три дня как хлеб печётся в нашей дивизионной хлебопекарне. Своей выпечки хлебец! Фирменный, – как всегда, улыбаясь, пригласил Соломский.
