Сын теперь часами сидел в ванной, повторяя конгломераты услышанных фраз:
– Bathroom break. What’s up, dude? Choice time. That’s inappropriate. Good job! Private space[41].
* * *
День катастрофы выдался идиллическим.
Галя сдала теорию по вождению с первого раза. Гордо смотрела на Олега, который сдавал экзамен дважды (сгубил вопрос о дистанции машины и велосипедиста). На ее губах мелькала рассеянная улыбка.
Григорий стал вице-президентом школьного правительства. Предыдущий месяц ушел на встречи с избирателями, раскрашивание плакатов и расписывание футболок (Я выбираю Грега!). Его пухлая конкурентка Шейла очень своевременно передразнила русский акцент. И делать ничего не пришлось. Гриша состроил серьезное лицо и громко спросил дуру:
– Ты хочешь пошутить насчет моей национальности?
Трехтысячная столовка прекратила жевать.
Покрасневшая Шейла ретировалась:
– Что ты! Прости, если я задела твои чувства! Я не хотела… Я не расистка и не националистка!
Гриша вздохнул. На всем белом свете лишь один человек (мама) знал, что скрывается за его игрой. Гриша вздохнул от удовольствия. С волками жить… Как вы там говорите – and justice for all[42]? Ну, извольте.
Дома он сказал, что теперь является эпицентром политической клоунады, и впервые рассмеялся.
Саша-Алекс получил первую пятерку по математике. Мистер Ти решил, что событие нужно отметить всем классом. Дети пили колу под соленые крохотные печенья и подписывали открытки для Алекса. Галя зачитывала их вслух: «Ты забавный, Алекс! Мне нравится, как ты повторяешь одно и то же. Мне нравится, что ты постоянно улыбаешься. Ты вежливый и вообще – nice. Отличная работа, Алекс! Молодец».
– В это стране крайне важно быть nice and friendly[43], – сказал Гриша брату. – Запомни, Санек!
Радость Олега требовала легкомысленного кутежа. В ресторане, куда они завалились семейством, он заказал лобстеров и разноцветные коктейли. Сколько стоит – не твоя забота, кисунь. Гуляем!
Официанты безостановочно носили им чесночные булочки с сыром, пока Галя не взмолилась о пощаде. Так мы до лобстера не дойдем, сказала она, потрепав мужа по затылку. Вечер проходил без неловких пауз. Галя острила с Гришей и не выпускала из рук Сашину ладонь.
Она возвращается, подумал Олег с благодарностью. Слава тебе, Господи. Спасибо за все! Теперь заживем… Как и должны были с самого начала. Полной грудью…
Галя еще смеялась, когда нажимала кнопку «ответить» на бесцеремонном телефоне.
Пять слов – и лобстер остался нетронутым.
Вылетай в Москву. Папе плохо.
Он походил на распятого осьминога, опутанного бесконечными трубками, проводами и катетерами. Из горла Пархоменко произрастал жуткий хобот зонда, закрепленный на пластиковом ошейнике. Мерно попискивали датчики, мерцали синусоидами мониторы; кашалотное дыхание трупа с застывшим взглядом.
Всякий неподготовленный посетитель (нянечки, неопытные медсестры) каменел при виде немигающей синевы, что сочилась из глаз распластанного мужчины.
Именно этот контраст – омертвелой неподвижности отца и его ясного взора – парализовал Галю у порога. Она завалилась кулем, упершись головой в дверь и очнулась от нашатыря устало ворчавшей медсестры. Некогда тут с чувствительными барышнями возиться. Возьми себя в руки или проваливай.
Папа глядел прямо перед собой. Понять, слышал ли он рыдания дочери и казенный голос сестры, было невозможно. Как нереально было представить и то, что Галя теперь в ответе за всемогущего отца.
