– У меня был стаф, – признался Денис. – Они взвесили: больше шести грамм.
– На фига тебе столько? И что теперь будет?
– Ну, они отпустили пока… но будет суд. Повестка придет в кампус… Ты куришь в комнате?
– Нет, не курю, – я протянул Денису электронку. – Тебя могут посадить?
– Да, – Денис выдул два колечка. – Боже храни королеву и презумпцию невиновности! Идиоты даже не додумались вручить подписку о невыезде.
Вошел сосед. Он окинул Дениса неприветливым взглядом и тяжелым шагом поплелся к письменному столу.
– How was the exam? – спросил Денис нарочито дружелюбным тоном.
– Passed, I guess[36], – сосед надел гигантские наушники. На мониторе загорелась надпись: «Dota 2».
– Ты так и не объяснил, откуда у тебя шесть грамм.
– Ах, да… – Денис нервно захихикал. – В общем, мы с Маркусом это… продать хотели. У него же урожай добротный. Не все нам скуривать, верно? Я нашел людей и забил встречу. Сначала мы этих гопарей за них приняли, а потом… ну ты помнишь.
С каждым днем я узнавал его все лучше и лучше. И такие истории были в его духе. Он смотрел на жизнь, как уличный художник смотрит на голую стену: ему всегда хотелось рискнуть, чтобы «получилось красиво». В Краснодаре он жил жизнью провинциального мажора, в Веллингтоне хотел вкусить английской хулиганской эстетики «прям как в фильмах Гая Ричи». Стремление к красоте проявлялось и в его манере играть в футбол: он постоянно финтил и выпендривался перед другими игроками…
Последнюю ночь в Веллингтоне Денис захотел провести «отвязно».
– Кто знает, когда еще сюда вернусь? – сказал он. Они с Маркусом собрались в клуб. – Надеюсь, в этот раз нормальные телки будут!
Денис предложил присоединиться, но я отказался. Сказал, что после дня рождения чувствую себя паршиво и хочу остаться дома вздремнуть.
– Ну как знаешь. Надумаешь – звони. Я спать не собираюсь, – сказал Денис. – Утром зайду попрощаться.
Я лежал на кровати и разглядывал комнату. Уличный фонарь светил сквозь занавески, которые рисовали на стенах причудливые тенистые узоры. Они напоминали каракули, которые я делал на полях во время уроков. Я не особо парился о так называемом будущем. Был уверен, что поступлю в университет. В конце концов, чем я хуже остальных? Неуверенность была только в правильности пути, который я выбрал. В тринадцать я мечтал стать автором комиксов. Каждую неделю, возвращаясь со школы, покупал новые выпуски «Человека-паука» и «Людей Х». Потом Алан Мур со своими «Хранителями», Шпигельман, Кирби… Дома я перерисовывал сцены героических сражений в альбом. Мечта стать новым Стэном Ли или Стивом Дитко разбилась о первое же занятие в школе рисования. Так я впервые ощутил себя бездарным. Где-то вычитал, что осознание собственной бездарности – первый признак художественной зрелости.
«Человек-паук» Сэма Рэйми – первый фильм, который я посмотрел в кинотеатре. Мне было шесть. Мы сели на первый ряд (с тех пор я всегда стараюсь сесть поближе к экрану). Не помню, какой это был кинотеатр. Помню красные сиденья и занавес перед экраном, темноту в зале и как мама улыбалась, когда я время от времени на нее поглядывал. Она совсем не понимала, что происходило на экране. Зато она понимала, насколько происходящее важно для меня. И после сеанса она обещала, что впредь мы будем ходить в кино каждую субботу. Маме было плевать на возрастные ограничения – мы смотрели все: комедии, боевики, детективы, ужастики, драмы… Мама говорила:
