Синеокая моя Русь - страница 2



И без клыков, и не старуха,
Без костылей, на двух ногах,
Улыбка с уха и до уха.
Прошу:
– Пустите ночевать,
У печки до утра погреться.
Уйду, лишь будет рассветать.
(А сам пытаюсь оглядеться…)
– Входи, хороший человек,
Снимай тулуп, садись на лавку.
Ты первый гость за целый век,
Так рада – хоть пляши вприсядку!
Не бойся, я хоть и Яга,
Но рада гостю дорогому.
Молва жестока и резка, —
Не верь, всё было по-иному.
Свои побáсенки Кощей
Наплёл, мол, я людей съедала.
Жениться он на мне хотел,
А я взяла да отказала.
И с той поры идёт молва,
Что служит Бабка злую службу,
Что, дескать, старая карга
С нечистой силой водит дружбу.
Тут я, признаться, задремал,
В тепле расслабился немного.
А Бабка мне:
– Милок, устал?
Отведай, что-нибудь мясного!
Стоит огромный самовар,
Большое блюдо с пирогами,
Глазунья с салом, валит пар
От чугунка с густыми щами.
Ну, надо же! Вот так приём!
Друзья и то не так встречают.
Авось и ночь переживём,
А Бабку зря и впрямь ругают!
О чём ещё беседу вёл
Я с ней – уже и не припомню,
А утром, чуть рассвет, ушёл,
Но встречу эту долго помню…
И сколько лет уже прошло,
Ходил я в лес зимой и летом,
Но вот ни разу, как назло,
Не отыскал избушку эту.

Пойду смотреть на глухарей

Воспевая утреннюю зорьку,
На делянке плачут глухари.
И, внимая птичьему восторгу,
Всё ликует у меня внутри.
Рвётся сердце из груди в просторы
Под парами дремлющих полей,
И навстречу пушкинской Авроре
Выхожу из стареньких сеней.
И её, красавицу босую,
Повстречаю на дороге грёз,
Направляясь в рощу молодую
Пить прохладный сок родных берёз.
Там в берёзках ветерок ершистый,
Пролетая по своим делам,
Сносит к речке клочья дымки мглистой
И меня ласкает по вихрам.
Я, испив живительную влагу,
И моложе стану, и добрей,
Соберу ещё чуть-чуть во флягу
И пойду смотреть на глухарей.
Отодвину ветку, словно шторку,
Засмотрюсь – красивы и храбры,
Воспевая утреннюю зорьку,
На делянке плачут глухари.

На лесном кордоне

(Трилогия)

Часть первая:

Встреча

Стоит изба, венцы прогнили,
Дымок из треснутой трубы.
Живут! И печку протопили.
А я промок, искал грибы.
Сколь до деревни? – Леший знает…
Зайду, обсохнуть попрошусь.
Темнеет. В небе громыхает.
Я на крыльце и в дверь стучусь…
За нею старый, хриплый голос:
– Кого там чёрт ещё принёс?
Со лба зачёсывая волос,
Кричу:
– Пустите, я замёрз!
– Входи. Мы дверь не запираем.
Что ж… отворяю, захожу.
В сенях щенок залился лаем.
– Не бойся, я его держу.
Не трусь, не цапнет, лишь гундосит.
Я так устал, что не боюсь.
– Пустите на ночь.
– А кто просит?
– С Кунилова. Рябков зовусь.
– Постой. Не внук ли деда Саши?
– Ну да, Петровича, как есть.
– Как много мы с ним «съели каши»!
О, Боже! Лет прошло – не счесть!
Так, что, Виталий, заблудился?
Ну, заходи, на печку лезь.
Я вижу, знатно находился.
Согреешься – спустись поесть.
Как хорошо на тёплой печке!
На мне футболка и трико.
Просфорой пахнет. Тают свечки…
– А где же свет?
– А нет его!
У нас, как встарь: лишь керосинка,
Да свечи, да лампады свет.
Ну, что опять скулишь ты, псинка? —
Боится грома – спасу нет.
Мой старый пёс недавно помер,
Я взял другого на замен.
А он, ну просто «дохлый номер»,
Боится даже в доме стен.
Смотрю на стол, а там картошка,
Грибы, капуста и блины.
Урчит живот (совсем немножко).
Вот, правда, полон рот слюны.
– Ну, что, согрелся, бедолага?
Спускайся, ужинать пора.
Есть у меня в заначке брага,
Испьёшь – спать будешь до утра!
Слезаю. Всё уже просохло,
Но одеваться «не с руки».
Пью бражку – в горле пересохло,
В глазах же – яркие круги.