Заснёшь тут! А если моя нечисть не отыщет подходящей еды и вернётся некормленая? Я решил, по крайней мере, не раздеваться. И нож не выкладывать из кармана – вообще никогда. Спустился в потёмках по лестнице, лёг. Подскочил, заорал, чуть не скатился на пол.
– Опять подбираешься?!
Мрак непроглядный, но я же чувствую её рядом! Одна радость, что крылья исчезли. Но и платье тоже.
– Успокойся, я сытая, – незримо улыбается нечисть. – Так какой смысл тянуть с приятной частью? Не попробуешь – не узнаешь! Вдруг нам обоим полегчает?
И горячая, как печка! Это у неё сытость так проявляется?
– С чего я должен верить, что полегчает? – бормочу я, нащупывая ножик. – Я тебя в первый раз вижу! А сейчас даже и не вижу. Вдруг ты опять за кровью явилась?
Отодвинулась. Села, кажется. Волосы по всей постели рассыпались, а глаза посверкивают бледным огнём. Так иногда ночами светятся волны, из самой глубины. Сверху заметно, как в них шныряют медузы – видимо-невидимо. Самые крохотные с меня ростом. Красота несказанная! А тронь воду, и кожа сойдёт до мяса.
– Не стану я тебя кусать, – вкрадчиво обещает гостья, – разве что сам попросишь.
Да чтоб её! Хоть бы моргала. Я обмираю, предчувствуя неминуемый подвох.
– Зачем о таком просить?
– С магией у тебя посредственно, а так летать сможешь. Сотни лет напролёт.
Она это объясняет и легонько скребёт по простыне коготками.
– Ты столько живёшь? – не могу я поверить. – Поэтому такая умная?
– Не живу, а существую, – поправляет она, втянув когти, – и умная не поэтому. Если хочешь, я объясню, только тебе не понравится. Мы память выпиваем заодно с кровью. Обычно сущая чепуха перепадает. Забываешь её, как давний сон. Но случаются и полезные сны.
Вот это мило! Прямо оторопь берёт от таких откровений. Для чего она мне это рассказывает, за что?!
– А зачем… ― я не сразу заканчиваю вопрос, так как язык присыхает к нёбу. ― Зачем ты меня расспрашивала, если уже укусила?!
– Но ты же ещё не умер! – обижается гостья. – Так откуда мне про тебя знать?
Я откидываю голову на подушку и слежу за конусом синего света, скользящим по потолку. Собираюсь с духом для ответа. Но ответить могу только шёпотом:
– Завидное будущее предлагаешь! Каждую ночь жертвы. Сердце не бьётся, взамен снов – чужие жизни. И все мысли про кровь. Даже джема не поешь! Помереть лучше.
– Таков наш мир, – ухмыляется она, – выбор – роскошь.
Ну не паршивка, а?
– Я вот родилась мёртвой, – выдаёт она преспокойно, – худо-бедно справляюсь. Полы же помыла! И говорить могу, и думать. И женой быть могу.
Поверю на слово.
– Как бы не так! Где жена, там и дети. Что мне их, солить тут? Одно зверьё же кругом!
– Дети со мной будут охотиться, если что, – хихикает гостья, – да ты погоди до детей-то!
– И так нечисти полон лес! – повторяю я упрямо. – Куда ещё плодить? Лучше не подходи.
Она плечом повела – волосы на спину перебросила. А они так и льются на пол смоляным водопадом.
– Как близко не подходить? – уточняет. – Здесь не больно-то развернёшься!
– На расстояние вытянутой руки. Для начала.
А то мне всё время кажется, что она клыки нацеливает.
– На длину руки? – удивляется. – Чтобы детей не было?!
И опять хохочет. А у меня озноб по хребту от этого смеха. Уже и на пол спрыгнула, а всё смеётся.
– Ладно, – обещает, – не трону! Завтра начнём алфавит учить.
– Что учить?!
Она перестала смеяться, но, чувствую, опять подошла. Уселась у кровати и голову на подушку кладёт. Я отодвинулся – мы ведь обговорили правила.
