– Буквы покажешь? – спрашивает. – Буду читать книжки и осваивать ваш язык.
– Не наш, а мой. Больше на нём никто не разговаривает, ― предупреждаю я, стискивая ножик.
– Ну вот я буду с тобой разговаривать, ― обещает гостья. ― Ты ведь мой муж, что бы это ни значило.
– Ничего это не значит, кроме вашей кровожадной магии.
В ответ доносится глухое шипение:
– Почему – нашей? Ты сам мне имя дал!
– Это не имя.
– И в дом позвал.
– Это не дом, это маяк.
– Но ты же зажигаешь маяк? – не сдаётся гостья. – Я на него и летела.
– Так ведь я не для тебя его зажигаю!
– Ну почём ты знаешь, для кого?
Синий луч ненадолго задевает окно и скользит по её лицу, а потом снова настаёт мгла. Лампа поворачивается бесшумно. Слышно только, как ветер плутает в скалах и беснуется внизу нечисть.
– Я вообще ни о чём не хочу знать, – произношу я сквозь зубы, – я спать хочу. Спокойно.
– Зачем же, – изумляется она, – ты спасаешь кого ни попадя?
– А зачем ты кусаешь кого ни попадя? Думаешь, только на тебя дурь находит?
– Как знаешь, – ворчит она, отползая. – Смотри не порежься ненароком, ножик уж больно острый. А кровь надо беречь.
Надулась. Ушла в свой сундук и крышкой хлопнула. А говорила – только днём спит! Я подождал немного – вдруг опять вылезет? Нет, тихо всё. Выпустил нож, пошёл к умывальнику, зачерпнул воды. Одну кружку выпил, другую вылил на голову.
Угораздило так вляпаться, а? До сих пор трясёт! От холода, не иначе. Она же не мёрзнет, вот и не затворила раму! И подоконник попортила. При синем свете на белой краске проступают глубокие борозды – от тех когтей, что у неё на задних лапах. Дерево пропарывает, как масло! Ножом эту летунью не возьмёшь, без толку. И Пером не возьмёшь.
Глядя в осеннюю темноту, я прикидываю, не спихнуть ли её вместе с сундуком в море? В океан, который как шар. Так ведь крышку выломает! И неразумно это – сперва вытаскивать, потом топить обратно. Ради чего тогда было мучиться? Особого вреда она мне не причинила. Прибирается, тоже польза. Правда, убивает каждую ночь кого придётся. Но такова её сущность, верно?
Почесав на горле след от укуса, я запираю окно и возвращаюсь в ледяную постель. Подушка мигом намокает от волос, нож мешается в кармане. Я кутаюсь в волшебное одеяло, но мне всё равно зябко. И запах чужой остался, тревожный, как от близкой грозы. И рассвета ждать не хочется – первый раз в жизни. Так и маюсь до утра. Слежу, как скользит по стенам синий луч. Гляжу, как серые тени разбегаются от луча. Слушаю, как терзают друг друга чёрные волки. Глаза начинают слипаться, лишь когда небо в окнах светлеет. Я хочу, чтобы мне привиделись кружевные корабли в невесомой пене. Но мне ничего не видится, словно лишённой снов твари. Так, чернота одна. Чернота и холод.
