Синий пёс - страница 4

Теперь Мик жаждал встретиться со змеёй, чтобы рассказать этот стишок, но день вскоре раскочегарился до невозможности, и у Мика пропал весь пыл. Он пошёл домой через взгорок и тогда-то заметил белый рисунок, нацарапанный на плоском, цвета буйволовой кожи камне. Рисунок змеи. Кто-то отлично её изобразил, очень похоже. Но Мик понимал, что читать этой змее стишок смысла не имеет.

Деда он нашёл за столом, тот подшивал какие-то счета. Мик сказал:

– Дедушка, я кое-что видел.

– Да, серьёзно? Прям своими глазами?

– Кто-то нацарапал на камне змею, там, на холме.

– А, ну да, это петроглифы[6].

У Мика был непонимающий вид, и дед повторил:

– Петроглифы. Их уйма вокруг, если поискать. Это аборигены[7] рисовали, они здесь тысячи лет назад жили. Не представляю, сколько лет тому, на холме. Главное, гляди в оба.

– Зачем они это делали, дедушка?

– Я тут глянул в твой учебник, Мик. Ты нарисовал на задней обложке собаку. Зачем ты это сделал?

– Просто захотелось, дедушка.

Дед пожал плечами:

– Ну вот и аборигенам небось тоже просто захотелось.

– Они до сих пор это делают?

– Не знаю, сынок. Почему б тебе не пойти да не поспрашивать у них самих? Поезжай как-нибудь в Гураралу… И не рисуй на учебниках. Это не разрешено. У меня для этого есть плотная бумага, коли будет желание.

– Прости, дедушка… Дедушка?

– Да?

– У меня завтра день рождения.

– Да, я знаю. Тебе исполнится двенадцать.

– Как думаешь, мама позвонит?

– Прости, сынок. Думаю, нет. Слишком она далеко.

– Дедушка?

– Да, сынок?

– Мы можем поговорить про папу?

Дедушка вздохнул:

– Это тебя только расстроит. Лучше не стоит.

– Ну пожалуйста, дедушка!

У Мика было такое умоляющее лицо, что попробуй откажи. И дед неохотно согласился:

– Ладно, после ужина. Тогда и поговорим. Меня ещё работа ждёт, не хочу расстраиваться. И тебя расстраивать… Как тебе жизнь в западноавстралийской глубинке? Нравится пока?

– Жарко.

– Будет ещё жарче. Ну а если не считать жары?

– Да, дедушка, нравится, но я всё о маме думаю.

– Придётся тебе подождать, сынок. Я теперь тебе папка и мамка, пока твоя не придёт в себя. А до тех пор постарайся взять от здешней жизни по максимуму. Когда-нибудь вернёшься в свой кишащий тараканами Сидней, и всё это канет в Лету.

Вечером Джимми Зонтик, китайский повар, нажарил гору мяса с помидорами, порезанными пополам и обжаренными в том же жиру. Мик начал привыкать к большим порциям мяса, и с каждым разом порции росли. Дедушка говорил: «Ешь мышцы – и нарастишь мышцы», и если Мик оставлял что-то на тарелке, дед подъедал за ним. А вот лепёшки здешние Мику в рот не лезли, и дед говорил: «Не вини себя, сынок, дрянь это, а не хлеб» – и съедал его кусок. Дедушка любил подогреть лепёшку, чтобы она размякла.

– Это говядина? – спросил Мик. – Очень вкусно.

– Нет, это дюгонь. Её переехало судном. Жаль было её бросать, и я купил кусок, а Джимми порубил и заморозил.

– Дюгонь?

– Считай, что русалка.

– Мы едим русалку, дедушка? – Мик был озадачен и напуган, и мясо вдруг показалось ему не таким вкусным.

– Не ту русалку, что в сказках сидит на камне и песни поёт, а чертовски здоровенного тюленя. Вроде как дары природы, только не всей, а конкретно моря.

После ужина дедушка отвёл Мика на веранду, чтобы они могли сесть рядом в темноте – так легче говорить. Он прихватил пару бутылок пива и поставил рядом со стулом. Открыл одну, и она зашипела.