Впрочем, у каждого времени свои вкусы.
„А что такое время?“ – ехидно вставил в мои мысли реплику Травяной и Песчаный Заяц, который, кажется, прятался в лопухах у края платформы. Я не успел отреагировать. По путям без остановки промчался столичный экспресс – красные вагоны, блестящие стекла. Вихрь взметнул над досками подсолнуховую шелуху. Мальчишкины штаны и майка-фуфайка заполоскали, как порванные шквалом паруса. Он ухватил подол и прижал к бедрам. Полинялая одежда мальчишки была пыльно-синего цвета, с широкими желтыми поперечными полосками на штанинах, с белым кругом на груди, в котором зеленело непонятное существо – не то кенгуренок, не то маленький динозавр. Под кругом по дуге выстроились буквы непонятной желто-зеленой надписи: CICIMORA.
Что же от меня хочет этот юный „кикимора“?
Он вдруг сказал, не отводя глаз:
– А мне вы можете дать автограф?
– Н-ну… пожалуйста… А на чем?
– Сейчас… – он зашарил в трикотажных складках. – Поморщился: – Кажется, ни одной бумажки в карманах. Ветром выдуло, что ли…
– Подожди… – В заднем кармане джинсов я нащупал записную книжку, открыл и широко расписался на чистом листке. Вырвал, протянул:
– Держи…
Хотел спросить: „Неужели ты читал мои репортажи?“, но почему-то не решился.
Мальчишка аккуратно взял листок, поразглядывал, пошевелил толстыми потрескавшимися губами, словно разбирал мою подпись по слогам. И вдруг сказал деловито:
– Ага, и вправду это вы… Тогда что? Идем?
– Куда? – слегка опешил я.
– Ну, вы же просили, чтобы вас встретили. Вот…
– Постой! Так значит ты племянник Альберта… – Я вдруг сообразил, что не знаю отчества давнего приятеля. – Альберта Таврикова?
– Ага… Гаврикова.
– Вот оно что!
Мне почему-то казалось, что племянник Альберта – юноша студенческого возраста, а тут этакий сверчок. Лет десяти на вид. Ну, самое большее одиннадцати. Значит, кроме него некому было исполнить важную миссию встречи. Ну и на том спасибо…
– А как тебя зовут-то… племянник?
Он сказал с прежней сипловатостью:
– Ерофей.
– Ого…
– Почему „ого“? – спросил он подозрительно.
– Солидное имя. В давние времена был казак Ерофей Хабаров, открыватель Сибири. В честь его – город Хабаровск.
Щуплый Ерофей хмыкнул:
– Да знаю я… Есть еще станция Ерофей Павлович. Только я тут ни при чем…
– Понятно… Так тебя и звать – Ерофеем? Или есть еще какое-то имя? Так сказать, для домашнего пользования?
Он шевельнул уголком рта (вроде улыбки), провел тыльной стороной ладони под носом.
– Можно „Ерошка“…
Имя „Ерошка“ ему подходило. Его растрепанной пыльной одежонке, кедам без шнурков и простецкому скуластому лицу со вздернутым носом, обветренными губами и коротенькими насупленными бровями. Единственное, что не вписывалось в портрет – это волосы. Ерошке полагается быть кудлатым, а у этого – прическа аккуратного английского школьника. Пряди пепельно-песчаного цвета были тщательно расчесаны на косой пробор. Слева лежали на виске коротким крылышком, справа накрывали голову широким гладким крылом, край которого чуть загибался над ухом. Я подумал, что, может быть, Ерошку специально приукрасили так перед встречей незнакомого гостя.
Он словно прочитал мои мысли. Сердито лизнул ладонь и провел ею по волосам. Глянул исподлобья:
– Ну что? Идем?
– Идем! – Я с готовностью подхватил чемодан. И понял, что почему-то слегка робею перед этим насупленным пацаненком. Словно незнакомый Ерошка знал про меня больше, чем следует.
