Сиреневый «Рай» - страница 2

Время застыло…

Марьяся не слышала, как сзади подошёл кряжистый, перепоясанный ремнями каратель в кожаных перчатках и грязных сапогах. Он легко, словно пушинку, толкнул её вперёд, и она не упала вниз, а как пушинка взлетела над ямой. То был странный полёт, когда взору и душе её в деталях открылась страшная, умопомрачительная картина. Невдалеке за рощицей молоденьких осин в чёрной яме шевелились, слегка присыпанные землёй, тела мужчин. Лица юношей и стариков были различимы. Глубоко под телами она увидела полуодетого худого старика, перемазанного грязью и кровью. Ермолка сбилась на его лицо, а длинные мокрые пейсы, словно петлёй, обвили его шею. Он спал. А рядом с ним лежал ещё живой кучерявый, перепачканный в глине паренёк. Он тихо-тихо плакал и пытался отодвинуться ото всех. Ему хотелось пробиться, протиснуться между трупами к свету, брезжившему где-то вверху.

Потом совсем рядом Марьяся узрела ещё одну яму, и хриплый гортанный крик вырвался из её груди. Там вповалку лежали дети! О Боже, там были совсем ещё крошечные новорождённые, с перекошенными беззубыми ротиками едва подросшие младенцы, словно сошедшие с картин ангелы, и ещё, и ещё! Малюсенькие и постарше. Все они спали. А вокруг, будто навозные жуки, с лопатами копались жандармы и полицаи…

Рядом с ней летела над всем тем ужасом её родная любимая дочь. В этом странном полёте они прижались друг к другу, и расстояние совсем не было помехой их сближению. И много-много других дыханий, криков, слёз и рыданий парило тут одновременно. Они слились в полёте, будто огромная бестелесная птица, сотканная из горя и отчаяния. Она, кружась, тихо падала вниз. Всё прощалось сейчас с миром, землёй, растворяющемся в этом отчаянии телом.

«Как плохо, что сиреневый шест остался там…».

Она упала не больно. Под ней шевелился кто-то живой, он стонал и одновременно старался согреть её теплом покидавшей его жизни.

Пуля жандарма оборвала эту мысль. Острая боль затмила всё, и в этот момент сверху посыпались комья холодной мокрой земли.

«Чем чаще сирень ломаешь, тем пышнее она цветёт!».

Невель уникален. Чем? Да хотя бы тем, что с момента рождения он оказался на пересечении огромного количества важных путей. Узловая станция – на границе времён и народов. А с приближением сороковых времена наступили и вовсе тревожные. Чем ближе к границе, тем больше чувствовалось начало чего-то огромного, мрачного и неотвратимого.

Недавно у городка новые соседи появились. Прибалтийцы. Они придвинулись и внезапно стали, как говорили по радио, братскими. Впрочем, такое в долгой истории городка уже было. Никто особенно не удивился и, конечно же, не возражал.

Уже отцвела душистая сирень, пришло долгожданное лето. А это, что ни говори, в этих краях самая лучшая пора. Тепло, свободно, просто, тихо…

Говорить о войне не запрещалось, нет. Просто про неё не знали, и никто не хотел плохому верить. Радио вот недавно подвели почти в каждый дом. Главное, столб около дома стоял, а уж связисты провода с динамиками быстренько протянули.

Приёмники говорили спокойно, внушительно, и люди верили. Лишнего и сами не болтали. Зачем? Чтоб по шапке нахлобучили? А можно было и получить от кого следует – время-то было строгое!

«И у стен есть уши!» – часто говорила Марьяся близким за ужином и почему-то показывала на новый чёрный раструб динамика радиоточки, словно там кто-то прятался.