Читать онлайн Буйко Виктор - Сиреневый «Рай»

Я начал писать эту книгу ровно в 12 часов дня 5 сентября 2020 года. Пройдёт ещё один день и ещё один год, и случится грустный юбилей. Исполнится ровно 80 лет одной из самых ужасных трагедий. Страшных, беспощадных, поучительных. Но… обо всем по порядку.

Сирень? Неужели это сирень? Но ведь не видно же её! Только кусты и луга вокруг! И всё же это она – её ни с чем не спутаешь!

У каждого человека на Земле есть свой город. Он в душе, в мыслях, в каждой капле крови. И подчас мы не знаем о нём. Но наступает день, и ты вдруг понимаешь – это твое Место! Так однажды почувствовал и я…

Когда подъезжаешь к Невелю в начале лета, на ум приходит, что кто-то нечаянно пролил на землю чудесные духи. Их запах щекочет ноздри, блуждает в подкорках сознания, будоражит мысли, рождая грёзы. Он волнует, пьянит и вводит в состояние сладкой истомы, словно ты набродился по здешним полям и скоро сможешь прилечь, отдохнуть, забыться.

Так было, кажется, всегда. Из прошлого пришла сюда сирень, чарующая запахами. С приближением тепла улицы и площади города, палисады и изгороди, дома и дворы – всё утопает в сирени. Фиолетовые, ультрамариновые, лиловые и белые пушистые гроздья смешиваются в один нескончаемый букет и наполняют округу пьянящим ароматом. От этого запаха становится светло и чисто на душе. Хочется петь, кружиться, смеяться! Жизнь приобретает особый смысл, прочь уходят обиды, грусть и заботы. Легче и веселей становятся мысли, осознаннее желания, искреннее чувства.

В состоянии ли совершить всё это обыкновенный аромат? Может ли он властвовать над городом и его людьми? Способно ли цветение пусть даже волшебного цветка, окутавшего всё кругом, свершить такое? Люди веками счастьем, заботами и повседневным трудом жили здесь, как и везде, вовсе не задумываясь о быстротечности времени и сложности бытия. Но иногда останавливались, смотрели вдаль уходящего за озеро горизонта.

«Рай! Рай! Сущий рай, а не местечко! – радостно думали они, втягивая ноздрями чудный аромат и закрывая подрагивающие веки. – Настоящий сиреневый рай».

…Вот очередь, кажется, дошла и до неё…

Там, на краю рва только что стояли пять обнажённых женщин. Они безмолвно сжимали торчащие перед ними корявые шесты, и холодный дождь струился по их растрёпанным волосам, стекал на грудь, плечи, застилал глаза. Они не голосили, не кричали. Просто смотрели в плачущее небо, словно хотели разглядеть что-то в нём.

В отдалении стояла группа немцев. Молодые, холёные, в мокрых плащах, они были неуместны и отвратительны сейчас. Но это нисколько не смущало их. Они пялились на казнь, словно из ложи театра. Подошёл ещё один, судя по кожаному шлему, наверно, мотоциклист. Он вскинул руку и громким гортанным голосом прокричал приветствие. Те в ответ, не отрываясь, вяло махнули руками. Тогда он вытянул вперёд эту же руку, указал пальцем на крайнюю молодую женщину и словно прокаркал короткую фразу. Группа громко заржала, обернулась к нему, начала шутя подталкивать вперёд.

– Вэк! Вэк! – дурачились они, а мотоциклист, кривляясь, вяло отбивался.

В этот момент каратели с пистолетами в руках быстрым шагом подошли и скинули женщин с обрыва. И сразу же вдогонку открыли стрельбу. Было заметно: сильно они не целились. Просто разряжали обоймы. Услужливые полицаи тут же подбежали с лопатами и из кучи земли, лежавшей поодаль, начали скидывать вниз мокрые комья.

Немцы уже отвернулись и, с удовольствием пуская дым в нависшие небеса, закурили. Тот, что подошёл последним, рассказывал, по-видимому, очень весёлую историю и при этом сильно жестикулировал. Они похохатывали, поправляли мокрые воротнички и поглядывали вверх, ища пробела в уныло ползущих свинцовых облаках. Один из карателей, по-видимому, старший, несмотря на молодой возраст, резко окрикнул полицаев на русском с сильным акцентом:

– Опьять, снов-ва да-авай, давай-й-й!

Те засуетились, побросали грязные лопаты и ринулись к стоявшим в отдалении несчастным промокшим женщинам. Схватили каждый по одной, сорвали с них мокрые лохмотья и стали толкать впереди себя к шестам.

Марьяся была уже старухой, и, наверно, поэтому командовавший, указав на неё, сказал полицаю:

– Толк-к-ко вэрха снять наттда, юпка нэт!

Полицай не понял и растерялся:

– Чаво изволите?

– Святой Йонас, не сни-и-имаэшь низ-з-за!

– А-а-а-а! – обрадовался тот, наконец уразумевший, оказывается, простую команду, и сорвал с плеч только промокшую насквозь кофту. – Ясно! Ясно! Яволь, ваше благородие!

Взявшись за скользкий холодный шест, Марьяся не почувствовала его и сильно удивилась этому. Она внезапно ощутила, что словно была с ним и раньше. Что когда-то, давно-давно, он уже поддерживал её, и что сейчас он тоже очень нужен и полезен ей. Легче стоять, покачиваясь на краю ямы и опираясь на него, в жиже из грязи и ещё чего-то под ногами.

Потом вдруг она вспомнила – ах да! Это её любимый Лейба, когда стриг разросшуюся сирень под окном их дома, вырезал и, протянув ей, сказал:

– По раю лучше идти, опираясь на сиреневый посох!

Она удивилась и спросила:

– Даже такой корявый?

– Да! Главное помнить, что чем чаще сирень ломаешь, тем пышнее она цветёт.

И Марьяся слабой рукой нежно погладила шест…

Рядом с ней, отвернувшись, стояла молодая женщина. Нагая, словно статуя из холодного мрамора, она была прекрасна. Курчавые светлые волосы рассыпались по её плечам, а кричащий взгляд искал вдалеке маленького сына. Всего недавно она обнимала его, поглаживала по щеке и успокаивала:

– Всё будет хорошо, они сказали, что это ненадолго. Тиф прогонят, помоют всё и снова нас вернут туда. Не плачь, хороший мой!

Но каратель кивком указал полицаю, и тот уцепился за руку мальчугана, дёрнул его на себя. Оба они, мать и дитя, закричали, заголосили, мгновенно поняв, что случилось ужасное, что их тела, согревавшие друг друга только что, разорвали, и больше уже не будет этого тепла. Вот оно тает в воздухе, разносится ветром, смывается дождём. Мать пыталась сопротивляться, но получила сильный удар и обмякла, безвольно затихла, онемела. Стало ясно: её солнечный лучик, её радость и душу уводят сейчас навсегда. Единственным желанием сейчас было хоть краешком глаза увидеть его локон, лицо, услышать пусть даже горький плач! Но нет. Вдалеке, слева происходило что-то страшное, об этом говорили доносившиеся детский визг, крики и редкие выстрелы.

Немцы закончили курить и заинтересованно разглядывали новые нагие фигуры у шестов. Мотоциклист даже достал откуда-то большой бинокль и охотно делился им с друзьями, бодро комментируя непристойное зрелище. Хотя бинокль совсем и не требовался, ведь женщины находились рядом, расстояние до них было ближе, чем с галёрки театра. Да и дождь заливал линзы мелкой крупкой, мешая разглядеть происходящее. Немцы то и дело доставали белые крахмальные платочки, стряхивали их и тёрли стёкла. Но через несколько секунд всё повторялось снова.