Сирийский экспресс - страница 2

– Да нет, товарищ адмирал, вроде бы все решили! – твердо доложил Шубин.

– Ну, тогда не буду тебя отвлекать! – снова протянул Шубину руку Андреенков. – Желаю удачи!

Он крепко пожал командиру «Костромы» руку и, уже не оглядываясь, пошел к машине.

Шубин смотрел вслед Андреенкову. Командир Новороссийской ВМБ был одним из последних представителей еще старой советской океанской школы. Почти все время он прослужил на Севере, да не где-нибудь, а в продуваемой насквозь штормовыми ветрами Гремихе (кто хоть немного представляет Север, поймет, о чем речь) и только под закат службы попал на Черное море. «Ефимыча» (так за глаза звали Андреенкова и начальники, и подчиненные) не только уважали, но и любили. Был он мудр и справедлив, а кроме того, внимателен ко всем окружающим, независимо от звания и возраста. Только Ефимыч мог подвезти опаздывающего на подъем флага лейтенанта на своей машине, запросто поговорить «за жизнь» со встречным ветераном-мичманом, держать на постоянном контроле вопросы обеспечения подчиненных жильем и детскими садами, знать пофамильно рабочих в котельных. В то же время только Ефимыч мог, не повышая голоса, так спросить с нерадивого, что тот помнил это всю оставшуюся жизнь…

«Если я когда-нибудь стану адмиралом, непременно постараюсь руководить так же, как Ефимыч», – почему-то неожиданно признался сам себе Шубин и тут же устыдился своих карьеристских мыслей. Какой, к черту, адмирал, когда ему уже сорок пять, а он еще командир корабля 2-го ранга, причем в силу возраста уже без всякой надежды на академию.

«Уазик», взвизгнув старенькими тормозами, умчал командира базы в спускающиеся сумерки.

Наконец загрузили последний маркированный ящик. Старший помощник сверил все сопутствующие документы. Доложил, что все в норме. Шубин легко взбежал по трапу. По ВПС вышел на связь с оперативным:

– Я «Бугель-217»! Прошу предварительное «добро» на выход!

– Предварительно «добро» дадено! – ответила трубка.

Шубин повернулся к старпому:

– Играй приготовление!

Марченко кивнул и трижды сдвоенно нажал тангетку звонка, прокричав в «каштан»:

– Учебная тревога! Корабль к бою и походу приготовить!

В одно мгновение весь корабль пришел в движение. Офицеры и матросы устремились на боевые посты. Дробно простучали по трапам каблуки ботинок. Герметизируя корабль, с лязгом захлопнулись межотсечные двери.

А Марченко уже руководил процессом. Одна за другой следовали команды:

– Проверка синхронизации линий курса и скорости! Проверка встроенных приборов и ручных часов! Проверка линий целеуказания! Проверка освещения!..

Шубин подошел к телеграфу:

– Проверка машин и телеграфа командиром корабля!

Двумя руками перевел ручки телеграфа в положение «вперед полный», потом в положение «назад полный» и, наконец, «стоп». Из ПЭЖа мгновенно отрепетовали поданные команды.

– Окончена проверка машин и телеграфа командиром корабля!

– Машины к даче хода готовы! – доложил командир электромеханической боевой части.

Чтобы не мешать старпому готовить корабль, Шубин спустился в каюту. Иллюминатор был уже задраен и прикрыт броняшкой. Присел за рабочий стол. Взгляд остановился на фотографии жены, прикрепленной к переборке над рабочим столом. Перед выходом в море Шубин всегда улучал минуту, чтобы забежать в каюту и посмотреть в глаза Ладе. Он почему-то верил, что жена на фотографии всегда меняет выражение глаз в зависимости от того, насколько удачно сложится у него поход. В этот раз Лада смотрела весело, и в уголках глаз он не заметил той грустинки, какую видел иногда раньше. Что ж, значит, в этом походе у него действительно все сложится хорошо. Не удержавшись, погладил ладонью фотографию. Потом спрятал ее в верхний ящик стола. Сами же ящики, чтобы не повылетали на качке, закрыл ключом. Уже уходя, машинально поставил стоявший на столе графин с водой в штормовое гнездо, что поделать – выработанная годами привычка.