Но я не знаю, что сегодня со мной, мне ужасно грустно; я начинаю говорить с тобой о моей бабушке. Все понятно: память о моей бабушке Леле, моей ненаглядной и незабвенной подруге – очень важная тема моей души. Она золотой ее фонд. Наверное, я хочу показать тебе свои богатства, описать подробнейшим образом, что невероятно дорого для меня, что является основой моей личности.
Мое трепетное, страстное отношение к тебе и память о моей бабушке несомненно имеют один оттенок – святости. Память о бабушке так же значима для меня, как твое присутствие в моей душе, моем сердце. (Но все же как мне объяснить, как мне самой почувствовать и понять это, что я пытаюсь говорить о своей вечной тоске и грусти, не просто говорить, а доискаться ее причины?)
Я сейчас рассказываю тебе о том, откуда взялась наша с тобой комната, об этой чудесной, самой светлой и уютной в мире комнате, где вся мебель, каждая вещь, мне кажется, расставлена с самым тонким и точным пониманием гармонии и красоты. Как описать эту чудную, похожую на воздушный торт, кровать? Восхищение от этих, вышитых бабушкой бордюров «ришелье», наволочек на подушках (их на кровати по старинной моде целая кипа – чем выше, тем меньше). Кровать высокая, я маленькая на нее забиралась с разбега. Как чудесно, упоительно было тут очутиться, на этом сонном корабле безмятежного покоя, рядом с теплой, милой, недавно проснувшейся бабушкой. На стене над кроватью висит удивительно уютный ковер, а сверху еще картина – романтичный, не яркий, но очень заманчивый сельский пейзаж – пастушок, пасущий овец. Возле кровати, накрытая так же вышитой, чистейший салфеткой, тумбочка, на ней изящная, витая бронзовая лампа, фотографии дочерей, моей мамы и ее сестры, моей тети Нины, ни с чем не сравнимые часики. Они круглые, в матовом металлическом корпусе, хорошенькие, как игрушка, и стрелки у них с красной прожилкой. Все здесь так чудесно, прекрасно, так бывает только в раю.
А чего стоит бабушкин буфет! Он кажется мне восхитительным, романтичным старинным замком. Сколько прелести в нехитрых его резных завитушках и, конечно, главная тайна – внутри. Как интересно, заветно все, что содержится в этом великолепном буфете-замке. Как опьяняюще прекрасны хрустальный графин, керамический желтый в зеленую точку кувшин, чудесная старинная сахарница с изящным бронзовым мальчиком, поднимающим бронзовую же ложечку. Я даже теперь не могу понять, что вся эта утварь была в сущности бедной, обыкновенной, она мне, как в детстве, кажется самой заманчивой и удивительной.
Моя милая Леля, какие у нее были руки, как штопала она ими и зашивала свои скромные износившиеся вещички, ведь жила она до смерти в бедности, получая крошечную пенсию. Но как она гордилась своей работой, и с какой радостью, самозабвением, как искренне я за нее ее хвалила. Никто никогда не лишит меня уверенности, что моя бабушка самая лучшая, самая умелая, самая добрая и веселая.
Я рассказываю тебе о своей бабушке, о ее удивительном жилище, и сама не понимаю, почему вдруг начинаю плакать. В этих слезах так много: мне жаль ее, мою голубушку, умершую через несколько лет в страшных муках, до последних дней верившую в выздоровление, в свои силы, мне жаль ее жуткой доли, жаль ее рук, постоянно штопавших ветхую от старости одежду, жаль ее бедных вещей, которыми она так дорожила, и мне почему-то жаль себя.
