— Странная у тебя привычка мысли вслух озвучивать, — кажется, ко мне подобрели.
— Я пытаюсь от нее избавиться, — признаюсь.
— У тебя это плохо получается, — явно усмехается.
— Знаю. Тоже мне, Америку открыл. Я, вообще-то, почти справилась, только вот происходящее не помогает совсем, — пытаюсь я ему пояснить.
— Это типа оправдание? — он начинает меня злить.
— Посмотрела бы я на тебя, если бы с тобой так, — возмутилась я. — И вообще, заткнись. Дай поспать, что ли, пока я одна.
При попытке повернуться опять резануло болью, и я тихо застонала.
— Болит? — голос почти добрый.
Но я не ответила. Только глаза посильнее зажмурила и постаралась заснуть. Думала, не получится, но то ли мерное движение чужого тела подо мной, то ли рука прохладная на лбу помогли, но я провалилась в спасительный сон. Не знаю, сколько спала. По мне, так только моргнула, как меня стали будить.
— Эй, просыпайся, давай таблеток попей, — голос противного недодоктора зудел над головой, как надоедливый писк комара.
— Ну вот что тебе надо, окаянный? Дай поспать, — не открывая глаз, зарылась в такую теплую подушку и вдохнула поглубже. Меня знобило, я усиленно пыталась закутаться в тепло.
«Вкусно пахнет», — подумала я прежде, чем опять провалилась в свое забытье. Но этот докторишка не был бы противным, если бы дал мне поспать. В этот раз меня разбудило то, что мне в попу воткнули иголку.
— Чтоб тебя, — промычала я, собираясь развернуться и треснуть ему так, чтобы не повадно было чужие попы оголять, но что-то сковало мои руки и ноги, сил бороться с ним у меня не было, потому я мысленно послала его и решила: потом отомщу.
— Так и сделаешь, а пока спи, — голос был со мной солидарен.
«Наконец-то», — устало промелькнуло в голове, прежде чем я снова зарылась в теплую колыбельку.
3. Глава 3
Скала.
Смотрю на эту странную девицу и не могу понять, какого черта я делаю? Мало того что поймал ее, пока она по дому без присмотра рыскала, и ничего не сделал, так еще и беседы с ней вел. Просто странная она, цепляет.
А эти разговоры?
Сама с собой болтает, ненормальная.
И вот до чего меня это довело: позволяю ей использовать себя как матрас. Успокаиваю ее.
Но как бы ни возмущался, руку от ее лба убирать не спешу.
Когда она свернулась как рогалик и заплакала, натурально, сука, так, впервые за долгое время на меня накатило чувство вины. Ударило под дых неожиданно. Всего-то ее на кровать кинул, но знание, что именно я ей такую боль причинил, взбаламутило во мне ненужные воспоминания и осело внутри неприятным осадком.
Тоха же предупреждал, что она головой ударилась, а я опять поддался буйному нраву. Видать, не слабо ее шибануло, или у нее и до этого не все дома были?
Но когда малявка лежала, умытая своими же слезами, и причитала, словно обиженный ребенок, мне нутро наизнанку выворачивало. Потому и не спешил ее сейчас с себя стаскивать. Не хочу и себе признаваться, но так чувствую, что будто прощения прошу. Я слышал, как она облегченно перевела дыхание, когда ладонь ей на лоб положил, как мама в детстве, когда болел.
Как доверчиво прижалась к моей груди, будто наконец приют свой нашла после долгой дороги. И хоть никогда в этом не признаюсь, но приятно это было — ощутить, что во мне нуждаются.
Мысли насчет нее были неоднозначные, а тело реагировало вполне определенно.
«Я так на любое женское тело реагирую», — успокаиваю я себя, остро ощущая ее маленькие грудки, упирающиеся в мою грудь, тепло ее тела, проникающее в меня, ее манящий аромат — фиалка с дымчатой нотой корицы. Она будила странное желание ее защитить и в то же время нагнуть и отодрать.
