Он посмотрел на свои часы. Диксон заставлял себя ждать уже долго. Я мог бы заняться порнографическими рисунками для грязных журнальчиков, причем заработал бы неплохие деньги, но это значило бы проституировать свой богоданный талант, подумал он.
Раздался мягкий звук зуммера, и секретарь сняла трубку телефона.
– Спасибо, сэр, – сказала она, давая отбой.
Потом встала, обошла вокруг стола.
– Заходите, пожалуйста, – и с этими словами она открыла перед Ашером дверь.
Когда Питер вошел, Диксон поднялся. Это был высокий, сухопарый мужчина в очках с полукруглыми линзами и с манерами семейного доктора. Он без улыбки пожал посетителю руку и отрывисто предложил Питеру сесть.
Затем оперся локтями на поверхность антикварного рабочего стола и спросил:
– Итак, чем могу быть полезен?
Питер репетировал речь всю дорогу, пока ехал на велосипеде. Он не сомневался, что Диксон примет его к себе, но постарался выбрать выражения, чтобы ни в коем случае не задеть самолюбие этого типа. И он сказал:
– Я уже давно не слишком доволен тем, как со мной поступают в «Белгравии». И подумал, не пожелаете ли вы взять в экспозицию мои работы.
Диксон вздернул брови.
– Это несколько неожиданное предложение, вам не кажется?
– Быть может, внешне все выглядит спонтанным, но, как я упомянул, недовольство накапливалось уже некоторое время.
– Что ж, такое случается. Расскажите, как шли ваши дела в последнее время.
Питер несколько секунд в замешательстве гадал, слышал ли Диксон вообще о вчерашней ссоре. Если слышал, то не подавал вида и ни словом не обмолвился о ней.
– «Коричневая линия» продалась не так давно за шестьсот фунтов, – сказал он. – «Две коробки» ушли за пятьсот пятьдесят. – Звучало неплохо, но суть заключалась в том, что это были всего две картины, купленные у него за полтора года.
– Прекрасно, – прокомментировал Диксон. – Тогда в чем же заключались ваши проблемы с «Белгравией»?
– Не могу точно сказать, – предельно честно ответил Питер. – Я художник, а не торговец картинами. Но, как мне показалось, они не делали ничего, чтобы популяризировать мое творчество.
– Гм-м… – Диксон погрузился в раздумья. Хочет, чтобы все выглядело сложнее, чем самом деле, мелькнула мысль у Питера. Но потом владелец галереи сказал: – Боюсь, мистер Ашер, что, по моему мнению, мы не сможем включить вас в наш реестр. Хотя мне очень жаль.
Питер уставился на него как громом пораженный.
– Что значит, не сможете включить в свой реестр? Всего два года назад меня стремилась заполучить каждая лондонская галерея! – Он откинул с лица пряди длинных волос. – Боже милостивый! Вы не можете так просто отвергнуть меня!
Диксон занервничал, словно его напугала неистовая одержимость молодого живописца.
– Я считаю, – сказал он, впрочем, достаточно резко, – что вас поначалу значительно переоценивали. Вот почему мы, скорее всего, так же разочаруем вас, как и «Белгравия», потому что корень проблемы не в галереях, а в ваших работах. Со временем их стоимость снова возрастет, но на данный момент лишь немногие из ваших холстов можно оценить больше, чем в триста двадцать пять фунтов. Простите, но таково мое решение.
Ашер весь напрягся, его тон стал почти умоляющим:
– Послушайте, если вы отвернетесь от меня, мне придется податься в маляры и красить стены домов. Разве вы не понимаете? Мне насущно необходима галерея!
– Вы не пропадете, мистер Ашер. Наоборот, вы более чем преуспеете. Через десять лет вас станут величать лучшим художником в Англии.
