Прошло более десяти дней – ни одного ответа с места еще не поступило. На телефонные запросы везде отвечали одинаково: «Хорошо, ладно, на днях сообщим».
Также бесполезно прождала еще неделю.
Когда стало невтерпеж, сама отправилась за ответом. Изумилась крайне: обнаружилось, – ни один из руководителей организаций толком не помнил ни о каких запросах редакции. В лучшем случае спохватывались: «Да, действительно, что-то такое было вроде». Или в самом деле не помнили, или делали вид. После начинались поиски самого письма. Обычно выяснялось, что письмо якобы кто-то передал кому-то, а тот куда-то уехал. Иногда письмо самым неожиданным образом обнаруживали тут же на столе, среди прочих бумаг. Письмо прочитывалось, признавалось в принципе правильным, давались обещания через день, ну через два дать обстоятельный официальный ответ. Сахая напоминала известную партийную установку о сроках ответа на сигнал печатного органа. Возражающих, конечно, не находилось: директора, заведующие, начальники, управляющие – все, как один, согласно кивали головами. И все же по глазам было ясно видно, что они хотели, но, к сожалению, не могли просто выпроводить за дверь эту назойливую бабу, не только отрывающую их от серьезного дела по пустячному вопросу, но и смеющую разговаривать с ними в резком тоне. «Ах, так? Посмотрим, как запоете!» Коса нашла на камень. На следующий же день Сахая сочинила фельетон о руководителях, наплевательски относящихся к письмам трудящихся.
– Оставьте. Я потом посмотрю, – Николай Мефодьевич и не подумал отрываться от своих бумаг. – Алла Андреевна читала?
– Нет.
Нефедов удивленно вскинул глаза:
– Оставьте.
Вместо того чтобы, как ожидалось, встать и уйти, Сахая решительно села на стул:
– Николай Мефодьевич, хорошо бы, если эта статья пошла в следующий номер. Извините, именно поэтому я поспешила показать ее вам сразу, минуя ответсекретаря.
Лицо «воеводы» побурело: такое поведение сотрудника газеты выходило за рамки. Не пользуется ли она тем, что – жена секретаря райкома? Но, увидев в глазах Сахаи не вызов, а мольбу, вздохнул и придвинул статью к себе.
С трепетом Сахая наблюдала за редактором. Сначала его глаза скользили по строчкам с холодным безразличием; затем, дойдя до описания директора-бюрократа, они явно оживились; на втором эпизоде редактор слегка улыбнулся; на третьем, забывшись, разулыбался вовсю, бормотнул: «Как вылитый!»
Сахая почти ликовала. Эх наивная душа!
На предпоследней странице улыбка «воеводы» увяла: натолкнулся на колючие фразы. Схватился было за карандаш, но править при авторе не стал.
«Умный редактор находит у статьи глаза и выкалывает их!» – вспомнилась гулявшая на факультете поговорка.
– Да-а… – взгляд Николая Мефодьевича вильнул мимо Сахаи. – Нда-с… Сомнительно…
– Что вас смущает? – Нет, больше она не будет сюсюкать, дожидаясь милостивой улыбки. – Все, что здесь написано, – чистая правда! Я отвечаю лично за каждую запятую в своей статье!
– Ах, Сахая Захаровна! Почему вы никак не хотите понять меня? Ну почему? – Не хватало только, чтобы прибавил «голубушка» или «мы же с вами умные люди, не так ли?»! На сей раз не увел взгляд в сторону. Смотрел на нее с состраданием.
Сказала бы: «Ошибаетесь, я слишком хорошо вас понимаю!» – уничижительным тоном с саркастической усмешкой. Вслух же произнесла спокойно:
– Я понимаю вас.
«Воевода» не обрадовался. «Понимала бы, не несла на стол редактора плоды скороспелого сочинительства! Э-эх, молодо-зелено! Разве не внушал, что из фактов, самых наиправдивых, следует выбирать лишь те, которые могут принести наибольшую пользу и помощь в работе районной партийной организации?»
