Он, капитан, мой, конечно собеседник, криво так усмехнулся и, бросил мне спасательный круг.
– Давай лучше про своих, у меня от любой песни про тёщу ненужные позывы, случаются, в самом неподходящем месте пребывания. Расскажи. Как это у нас в глухом, почти ауле десятки жён. Столько, на одного?
Если трёп…привяжу тебя к рее. Или на губу посажу, есть такое место, на корабле. Знаешь?
– Ну что такое якорный клюз ты слышал, учился, говоришь на судосборщика в ремесленном училище. Так вот это там в кроватке, где отдыхает якорная цепочка, но не золотая, как у крутых, помнишь, у Маяковского,…златая цепь на дубе том, так вот эта цепь хранится там, а рядом комнатка. Через стеночку, пятёрка сталь, чтоб не помешала спать приговорённому, так вот там, тебе сидеть. Грохот, как пневмо кувалда, которой рихтуют толстый металл. Бухтинки, вмятинки, прогибы на корпусе корабля от непредвиденных поцелуев как у Титаника. Договорились? Ну, тогда отчаливаем, в дальние неведомые дали хороших приключений. Теперь и этому рад. Пеенсия. Скука…А туут…
Китайский соловей.
……….. Так мы коллегиально решили назвать заголовок к такому серьёзному повествованию.
– Ну, так слушай, если у тебя скукота, – таможня, открывает ворота!
– Соколиное, ты же знаешь. В горах затерялось это поселение, то ли аул, толи село, а может шлюз, или рубка, на почти подлодке, рассказывал один сенс, что видел, как из под горы Бойко, выныривали, бабочки, похожие на тарелочки. Грохот жуткий, а потом туда как то прибыл этот почти контактёр, и, и ничего, тихо как в танке, на стоянке, в парке отдыха, в Орле видел.
– Ну, так вот, моя мастерская, керамическая была чуть ближе входных ворот на той горе, скалах, почти до неба. Иду себе, тишина, ни гугу, ничего плохого сказать не могу, спешу творить, а не хатку белить, хоть она облезлая и вид чуть старше выглядит и древнее меня самого. Справа речушка, блестит, струи шепчут, – радость бытия, а, а вот и они. Радость жизни, – зелёная лужайка, а таам, а там чудо невиданное. Курочки несушки. Цыплятки побегушки, и фазаны, гости званы, потом вот они курочки в штанах и шароварах на ногах, ну такие пушистые, как одуванчики с ореолом солнышка против света, если смотреть любоваться, тем более есть чему радоваться.
И вот, он, петух, Король, а не пастух, ходит глазами водит, а они горят, горят. Гребешок сияет маком красным, шпоры на ногах, как у кавалериста в Будёновских войсках. И, самое главное, – короли этого царства,– два павлина. Правда и ещё, какие то пташки как перепёлки, я таких, и не видел раньше. Все, конечно проходят и не уходят, смотрят, любуются. И я стою, почесал в бороде, чтоб не случиться беде…
… А и не виновата была борода, что случилась такая беда.
Немая сцена и тишина жуткая.
… Смертельный номер цирка на пленере, без страховки…
– Из – за кустика выбежала шустрым маршем курочка, но не ряба, а та, в красивых штанишках, пушистая и бежит без оглядки, бежит во все лопатки, ну, думаю, соскучилась бегом к своему почти памятнику, хозяину гарема, а, а он. Правда, как памятник стоит и улыбается, гребешок сияет, качается. От ветра, а не до, ветру собирается. Серёжки, – звёзды как на Спасской башне горят, сияют, курочек к нему приглашают.
