У вас, жизнь только начинается. Ну, выше, выше свои носики – курносики, щёчки с конопушечками, – ласточками, ну, выше головки. К Солнышку. У вас будет целый Мир, весна и пора любви и не только к маме.
… И, дед, тогда как волшебник, достал из воздуха, маленький альбомчик, и, там фотографии. Альбом он достал из – за пазухи, как в детстве, когда ходил в школу. И был тогда в детском доме. А сейчас, когда собирался к ним, к ребятишкам, подумал, может и придётся, провести несколько занятий по лепке. Пластилин, керамическая глина у него есть. Ан, нет, не до занятий. Им хотя бы посмотреть нужно, может интересно и, вот один по одному, тихонечко, казалось, раздумывали, а что там, они стали подходить и рассматривать работы деда.
А там были и, сказочные герои, басни всех национальностей и стран. Потом пошла скульптура с фонтанами, коньки морские, киты, мамонты.
Ребята оживали и радость, чуть – чуть появлялась на их уставших, от выстрелов, и постаревших в одночасье, личиках.
Потом стал рассказывать, как он участвовал на больших выставках в Японии, Англии, да мало ли где ещё.
И, они смогли, они заговорили, немного.
А, у нас, быыло…
– А у нас альбом лежал уже на ладонях деда, закрытый, и, она, теперь их мама, внимательно посмотрела, наконец, на деда другими глазами. И, всё – таки, за всю беседу прозвучали её слова.
– Вам можно творить такое, вы не пережили того, что пришлось и досталось нам. Не видели того, что видели они. Звать маму, когда её уже забросали землёй, а их, детей прятали соседи, когда всех тащили туда, в никуда. В родную землю, в свой сад, рядом с домом, где жили, любили и рожали.
…И, тогда дед, коротко, очень коротко, так невзначай, почти между прочим, а получилось по делу. Рассказал. Они слушали и, услышали.
Детдомовское детство это тоже не сказка, с принцессами и цветочками, для таких малых, совсем маленьких.
*
… Сорок шестой, сорок седьмой годы. Следы войны ушедшей, – разбитые бомбами, сгоревшие, без крыш, рам, дома и гарь сажа на этих уже, почти памятниках…
… В школу учиться ходили. Голодовка по всей стране и Украине. Нас кормили три раза в день. Это всё – таки. Хлеба – пятьсот граммов. Утром – завтрак, сто пятьдесят, граммов хлеба и вечером, а в обед двести, это было положено, а доставалось нам не всё. Эх, да что там… Домашняки – не детдомовские, и этого не видели. Пухли. Болели. Умирали. А мы вот выжили. Но нам нужно было, и отрабатывать эту кормёжку. Гоняли, как тогда мы воспринимали, на прополку поля, где росла сахарная свекла. Осот, голыми пальчиками вырывали с корешками. А осенью, ходили на эти поля, когда свеклу уже убрали.
… Там поработали, убирали колхозники, а потом запускали коровок, стадо, и мы ходили, искали хвостики, жопки, называли эти почти шоколадки, послевоенные, детдомовские, хвостики сахарной свеклы, свеклы, которые редко, но попадались, в земле, поглубже. Поле было, как лысая голова, после бритвы и, если находили хоть хвостики, это был праздник, сладкий. Как почти до войны мороженое, которым мама и папа их угощали. А тогда, нам было как мёд, но этот мёд потом драл горло, как будто кошка царапала. То ли земля с песочком, а может и сила могучая таилась в этой сладости мёда, с перцем.
Но вечером, от этой трудовой повинности, осота колючего, ох и зудело – чесалось всё, и в душе тоже. Зачем это воспитание – привить любовь к труду. И, видимо этот сок давал нам силу, почти богатырскую.
