Это катастрофа. Как крушение поезда. Все смотрят, и надо что-то делать, но никто даже с места не трогается. Синтия хочет, чтобы он ответил на вопрос. Также ясно, что Дрикс отвечать не хочет. И я понимаю почему.
– Какая разница, что он сделал? – шепчу я с надеждой, что папа услышит, но между нами три человека.
Мама шикает на меня, а Шон, начальник папиного предвыборного штаба, посылает мне сердитый взгляд – заказным отправлением. Друг к другу мы питаем взаимное недоверие. Шон считает, что мне надлежит быть немой и хорошо выглядеть, но Дрикс помог мне, и молчать неправильно.
– Мам? – При звуке моего голоса у нее дергается голова. Говоря на сцене без напечатанного текста или телесуфлера, я совершаю нечто ужасное, равнозначное укусу новорожденного младенца. – Он не должен отвечать на этот вопрос.
– Поговорим об этом позже, – приглушенно бросает она.
Лидия, папина пресс-секретарша, подходит к микрофону с тем уверенным видом, принять который может лишь она одна. Лидия – умная и красивая афроамериканка, не раз говорившая мне, что мнение о человеке составляют еще до того, как он открывает рот, – по тому, как он входит в комнату.
В справедливости этих слов я убеждаюсь каждый раз, когда вижу ее. Одним своим появлением она внушает к себе уважение, и люди готовы дать его ей. Я завидую Лидии.
– Мистер О’Брайен, прошу вас подождать своей очереди и задать вопрос, когда вам предложат это сделать.
Я не раз видела Лидию за работой и знаю, что улыбка, отпущенная ею мистеру О’Брайену, репортеру-неудачнику, давно ненавидящему моего отца, рекомендует ему заткнуться. В задних рядах покашливают и посмеиваются, и Лидия объясняет, что Дриксу еще только семнадцать и что по закону информация о правонарушениях несовершеннолетних разглашению не подлежит.
Все правильно, все так и есть, и она говорит то, что и я хотела бы сказать, но на лицах слушателей другое. Они хотят знать, что натворил Дрикс, чтобы судить его самим. Прошлое не отпускает Дрикса, и это несправедливо, особенно сейчас, когда мой отец пытается создать для него будущее. Особенно сейчас, когда я знаю, что программа работает.
Лидия заканчивает, и тут мистер О’Брайен снова подает голос, перебивая ее на полуслове.
– Я видел их сегодня вместе, мистера Пирса и дочку губернатора.
Лидия замирает, и вся аудитория конференц-центра замирает тоже.
– Я к тому веду, – продолжает репортер, – что эта программа больше двух лет была главным приоритетом губернатора. На нее тратится немало денег налогоплательщиков, а между тем мы не знаем, как она работает. И вот первое свидетельство: я встречаю участника программы с дочерью губернатора на ярмарке. Может, этот парень ее дружок, которого губернатор попросил прочитать речь, чтобы мы все были довольны и счастливы. Если мистер Пирс не желает рассказать нам о своем подлинном прошлом, чтобы мы, пресса, удостоверили это и сами решили, насколько далеко он зашел, то откуда же нам знать, что программа дает нужный результат?
Синтия шепчет что-то Дриксу, и он едва заметно качает головой. Она просит его признаться. Он не хочет и не обязан это делать. А я начинаю злиться на себя за то, что подвела его после того, как он помог мне.
– Это правда, Элль? Ты была с ним на ярмарке? – шепотом спрашивает мама и одаряет таким взглядом, что мне хочется исчезнуть. Шон придвигается поближе, и отец смотрит на меня так, словно я каким-то образом предала его.
