Скажите, почему… Практика телеинтервью и телерепортажа - страница 17

Вот я сейчас впервые посмотрел интервью с Бурбулисом. Впервые – потому что, честно говоря, с эфира смотреть беседу не хотелось, ведь с его именем как раз и связаны «Беловежские соглашения». И, вы знаете, Закамская сумела выспросить у Геннадия Эдуардовича много такого, с чем вроде бы нельзя и не согласиться. Во всяком случае, зритель получил вполне доказательную версию, по которой «иначе быть не могло».

На этот раз Закамская начинает интервью прямо с самого главного вопроса: «Страна, которую мы потеряли… Как вам кажется, насколько неизбежна была эта потеря, и как вы можете охарактеризовать тот урок истории?» Бурбулис, очевидно, ждал этого вопроса, да и наверняка не раз уже отвечал на него. «Мы потеряли нашу Родину, Советский Союз, но мы обрели новую Россию, – говорит он. – Я переживаю эту трагедию как личную и как поколенческую. Но когда понимаешь, что это была одна из зловещих тоталитарных систем в истории человечества, что это была очень-очень специфическая империя, то распад Советского Союза можно определить как «оптимистическую трагедию», как возможность в этих тяжелейших испытаниях приобрести качественно новую Россию».

Следующий вопрос Эвелины Владимировны вполне логичен, она спрашивает то, о чём хотел бы спросить и любой зритель: «Скажите, вы видели возможность устранения признаков «зловещей тоталитарной системы», но – сохраняя большую страну и то лучшее, что в ней было?» – «Да, – отвечает Бурбулис, – видели, и мы к этому стремились достаточно последовательно и искренне. И эти наши устремления были закреплены в тексте нового договора союзных государств, который вырабатывался в очень сложных условиях, с колоссальными, с точки зрения сущности такого договора, разногласиями. Но тем не менее эта работа была завершена, и 20 августа 1991 года мы должны были начать подписание этого договора. Это был реальный исторический шанс эволюционно трансформировать советскую тоталитарную систему в новое, правовое гуманитарное качество». – «Но почему же не было понимания путчистами необходимости этого союзного договора, почему вы их не смогли убедить? И почему спустя 25 лет участники путча выглядят как защитники большой страны?» – недоумевает Закамская. «В чьих глазах?» – тихо спрашивает Бурбулис. – «В глазах многих. Совершенно справедливо говорят те историки и просто современники, что участники путча не пользовались поддержкой, что они в тот момент выглядели защитниками старой советской загнивающей системы, поэтому их не поддержал народ. Но вот сегодня другие настроения, другое понимание…»

Пожалуй, в этой фразе интервьюера – ключ ко всей серии, посвящённой 25-летию ГКЧП. Да, другие времена – другие песни. И Эвелина Владимировна чутко поняла некоторую растерянность современного зрителя: 25 лет назад действительно была попытка сохранить страну, или… или что? И она от имени этого растерянного зрителя, можно сказать – по его поручению, отправилась искать истину в беседе с участниками тех событий.

А интересно было расспросить Закамскую, как она са-ма-то считает, удались ей такие поиски?

Вот дописал эту фразу, снова позвонил Эвелине Владимировне – давайте выберем время, встретимся. «Давайте, только через неделю, а то я сейчас улетаю в Верону, на Евразийский экономический форум».

Ладно, форум так форум, я занялся разработкой следующих глав книги, но тут оказалось, что в Москву вернулся Александр Мягченков, с которым мы когда ещё договаривались о встрече, он был в Сочи на театральном фестивале, и перед следующей поездкой у него как раз образовался временной промежуток. И вот мы сидим в буфете Центрального дома работников искусств, я пью кофе, а он – воду («у меня только что была ещё одна встреча, нельзя же столько кофейничать»).