Как только Ахмед (так звали слугу, следившего за Ашуром) доложил визирю обо всем увиденном и услышанном, достопочтенный Али Паша погрузился в глубокое размышление. Есть люди, которые, напряженно думая, как бы застывают обездвиженные, и все движения происходят уже в их голове. Чаще всего такие «мыслители» склонны к полноте. Процесс в мозгу у них может как-то совмещаться с пищеварением. Рядом у ложа ценителей обволакивающей задумчивости должен стоять кишмиш, фундук, похвала и прочие стимуляторы движения мысли. Но Али Паша был не из их числа. То ли его мысли разжигали его страсть к перемещению, то ли наоборот – его мысли лучше выстраивались от движения, но, так или иначе, двигаться и думать было для него двумя вещами совместными. Может, поэтому визирь обладал поджарым и даже несколько суховатым телом. Кровь и другие жизненные соки в нем не застаивались.
После доклада Ахмеда он незамедлительно приказал подать ему любимого коня Беркеша, и, прогарцевав с ветерком, выехал с несколькими слугами за городские ворота, что называется, « в чисто поле», хотя ни полей, ни садов за воротами не было (песок да редкие верблюжьи колючки). Здесь мысли визиря стали выстраиваться как-то само собой.
«Аллах посылает мне избавление (почему злодеи всегда прикрываются высшим волеизъявлением, выказывая свои низкие желания?) и указывает мне путь. Я могу подать записку эмиру, и лжепринц будет уничтожен. Хотя так ли просто решение? Не полетит ли и моя голова?.. Нет,… я поступлю иначе…».
Лошади ступали неслышно по мягкому песку, а ветер приносил новый песок и смывал все следы.
Уже на следующий день всё было готово для побега. Ашур подобрал одежду для Гюзель – рубаху, штаны и остроносые башмаки со шнуровкой; не забыл и о шапке, и халате-хирке, которые носят дервиши. И шапка, и халат лучше могли скрыть девушку. Всё было готово. Но как дать знать Гюзель об этом? Неожиданная помощь пришла, откуда Ашур не мог её даже помыслить.
Поздно вечером к Ашуру явился визирь. Он был внешне спокоен. Руки его перебирали чётки. Молча поклонившись, он попросил позволения присесть (при этом лицо Али Паши выражало предел сочувствия, хотя глаза блестели как у охотника в загоне).
– Милый принц, сердце моё разрывается от тоски, когда я вижу Вас. Что-то очень сильно томит ваше сердце. После нашего… дружеского (визирь, как бы извиняясь, посмотрел на принца) разговора, я, сознаюсь, проследил за Вами (при этих словах Ашур вспыхнул и резко встал со своей тахты). О, не гневайтесь на меня, достопочтимый принц, я не хотел причинить Вам зла. Только добро, только добро! Присядьте и выслушайте меня.
После небольшой паузы визирь продолжил:
– Вы молоды (эта очевидность всегда в ходу у злодеев) и не знаете жизни…, во всяком случае, придворной жизни. Здесь нет места чувствам. Только расчёт и здравый смысл…. Но я не о том. Вы хотите помочь наложнице Гюзель, а ей уже вышили на тюрбане новое имя Чешмира. Вы ведь знаете, что все наложницы, поступающие во дворец, получают новое имя, и его вышивают на тюрбане. Вашу наложницу, не горячитесь, « вашу» я сказал случайно, ещё мало кто знает в лицо. По моей просьбе подобрали простую девушку похожую на Гюзель, а Гюзель… стоит сейчас за дверью, и Вы можете делать с ней всё, что пожелаете. Я надеюсь на Ваше благоразумие.
– Но почему Вы это делаете для меня… и для неё?
– Я был молод, как ни странно. И… мой старший сын – начальник охраны гарема. Никто ничего не узнает, – при этих словах визирь встал и, поклонившись (не очень низко), удалился. Выходя, за дверью, он мельком посмотрел на стоявшую там Гюзель, и про себя подумал: «Птичка в клетке».
