Часто вечерами, совершая вечерний намаз, визирь отвлекался от неизменной молитвы, и шепотом произносил и вовсе неуместные слова: «Был макбуль, а стал мактуль» (макбуль – фаворит, мактуль – казнённый). Лицо его за год сильно пожелтело и высохло, но он имел терпение не меньшее, чем его хитрость. Наблюдая за Ашуром, столь заинтересованно провожающего взглядом наложниц, визирь решил присмотреться к «принцу», а там, волей Аллаха, возможно, как-то повлиять на его столь опасное для визиря возвышение.
Вечером того же дня Али Паша зашёл в покои принца. Ашур, задумавшись, стоял у окна, выходящего в сад. Где-то за деревьями был тот самый дворик, в котором он встретил Гюзель. Чувства Ашура были в смятении: он хотел увидеть и помочь Гюзель, и не знал, возможно ли это.
Хитрый визирь начал с уважительного поклона и заискивающего взгляда. Ашур был так молод и не опытен, что принял всё за чистую монету.
– О, достопочтенный принц Шахрир! Свет очей наших! Я пришёл выразить Вам своё восхищение. Эмир доволен Вами и послал меня передать о своём благорасположении. Не угодно ли Вам выказать какое-нибудь Ваше желание, чтобы я мог с глубочайшим удовольствием выполнить его для Вас.
Ашур недолго задумался. Он так верил в благоволенье своей судьбы, ему казалось, что год назад он уловил звук небесной флейты, и теперь малейший намёк на этот звук воспроизводил всю мелодию в его воображении.
– Достопочтенный Али Паша, я хочу задать Вам вопрос, точнее два вопроса.… Что будет с теми наложницами, которых привёз сегодня фархидский посол?
– Ничего такого, что не было раньше. Эмир сегодня или завтра вечером выберет лучших или лучшую, а остальных подарит своим приближенным или просто оставит служанками в гареме.
– А можно как-то, – тут Ашур замялся, – повлиять на судьбу одной из них?
– Принцу кто-то знаком? Когда же Вы успели? – визирь на мгновение улыбнулся, но тут же лицо его стало совершенно серьёзным. – Если это станет известно эмиру, то вашу пассию ждёт верная смерть.
– Нет, нет! – Ашур замахал рукой. – Это я так, просто любопытно. Любопытно просто.
Обменявшись ещё несколькими незначительными фразами, визирь ретировался.
«Да, безумие и мудрость простодушны. Только безумие речистей. Окончательно стать мудрым – это замолчать и не искать больше смысла в словах, – так мудрёно думал визирь, перебирая свои чётки и медленно прогуливаясь по дорожке дворцового сада. – Но до такой мудрости я могу и не дожить. Сейчас мне пригодятся только фокусы и головоломки, немного притворства и игра ума. Возможно, это путь, если не к вечному, то, хотя бы, обозримому во времени спасению моей бренной жизни». Дефилирующие совсем рядом павлины с атласно-синими головками и грудками, волочившие по траве изумрудные хвосты, будто поддакивали его мыслям своими резкими негармоничными голосами.
«Простодушие»…, да, это, пожалуй, самое точное, что можно сказать о том, как нечаянно Ашур выдал тревогу своего сердца. Хотя сам себе он казался весьма умным и деятельным – ведь он желал найти средство, как помочь Гюзель. Эти мысли привели его ночью опять на городскую площадь. Ашур не искал чего-то определенного, скорее знак, который укажет ему нужное направление.
В ту ночь на площади не было многолюдно. Это была обычная ночь, обычного не базарного дня. Во внутреннем дворе караван-сарая, где совсем недавно останавливались отец и мать Ашура, горели несколько костров, у которых сидели купцы и пилигримы, путешествующие с караваном верблюдов по известным только им путям, ведь в пустыне нет явных видимых дорог. Ашур поздоровался и попросил разрешения присесть у одного из костров. (Не надо говорить, что одет он был в одежду простого крестьянина, и ничего не выдавало в нем принца Эристана.) Караван верблюдов и сопровождавшие его купцы и богомольцы, видимо, совсем недавно расположились у костров. Животным в загонах еще только приносили сухую грубую траву и вливали солоноватую воду в закопанные в желтую землю глиняные поилки. Лица у путешественников были усталые, но они предложили гостю место у костра и подали пиалу с верблюжьим молоком. Ашур погрузил свои уста в чашу, а глазами внимательно рассматривал всех сидящих у костра. «Кому доверить свою тайну, и даже не совсем свою?..»
