Сказка Хрустальных гор. Том I - страница 13

– Ну, нас тебе бросать не придётся, не руби с плеча, – улыбнулся Бранд, достав и протянув мне укатившуюся кость. – Я, например, всерьёз думаю составить тебе компанию.

Поймав красноречивые взгляды Тима и Ридли, Бранд развёл руками.

– Что? Я уже сыт Малахитом по горло. Ни девочек красивых, ни нормальной работы – ничего здесь нет! Даром что столица. Мне нужен глоток свежего воздуха, я хочу впечатлений, увидеть мир. А не понравится – останусь в каком-нибудь городке по пути, и ну их к морну, эти горы.

– Тебя отправят под трибунал, идиот ты эдакий. Это же дезертирство, – я засмеялся, приободрённый поддержкой Бранда, заново бросил кости и на сей раз передвинул свой утюжок на пять полей вперёд. Не лучшая комбинация, но удача – девушка непостоянная, а нас всё-таки было четверо.

– Да и про девушек – это ты очень зря. Кто ищет, тот всегда найдёт, – философски заметил Ридли, очертив руками в воздухе пышную девичью фигуру напротив женского корпуса университета, башня которого виднелась вдалеке. – Но куда все, туда и я. Если вы решите совершить опасное и непредсказуемое путешествие туда и обратно к каким-то горам, придётся идти с вами и искать хорошеньких барышень там, где придётся.

– Я знал, что ты нас не бросишь, – стараясь удержать серьёзное лицо, Бранд похлопал Ридли по плечу. – Будь у меня борода, в ней бы сейчас могла затеряться скупая слеза мужской солидарности.

Все были навеселе, но явно не Тимиан. С каждой секундой продолжавшейся шутки его лицо приобретало всё более серьёзное выражение, если не сказать мрачное. Он долго смотрел на нас хмурым взглядом, как на неразумных детей, но в конце концов не выдержал.

– Прекратите нести чушь. Это не наша война. И Эверния – точно не та страна, за которую стоит снимать с себя рубашку, будь она даже не последней. Вы не думали, что Малахит, да и весь Альраун – такое болото только потому, что над ним стоит эта гнилая эвернийская верхушка со своими грязными политическими решениями? – Тимиан, казалось, готов был взобраться на бочку, как на трибуну, но вовремя осёкся и только с раздражением повыше закатал рукава и забарабанил пальцами по крышке. Весь он, тонкий и жилистый, в одно мгновение напрягся, как струна, вот-вот готовая лопнуть. – Вся эта затея никчёмна. Если и вернётесь с войны, то всё, чего вы добьётесь – это спасибо за то, что остались живы. Героями себя возомнили? Слава, девушки, что ещё вы там себе навыдумывали? Опомнитесь, у вас есть семьи, которые вас любят и ждут. Ты, Тео – на что ты надеешься? Что такого тебе хочется там увидеть, чего не найдёшь в других горах? И не говори про свои морновы сказки. Так ты объяснишь родителям, что ввязываешься в эту авантюру? Из-за сказок? А ты, Бранд? Скажешь всем своим братьям и сёстрам, что их кормилец бросает их ради игры в войнушку просто потому, что его левой пятке приспичило? Или может быть Ридли бровью не поведёт, когда увидит лица своих родителей, провожающих единственного сына на бойню? Да морна с два! Попомните мои слова, когда вы в первый раз столкнётесь лицом к лицу с «врагами» – такими же парнями со своими жизнями и мечтами, которые ничем не отличаются от вас, кроме языка и внешности, вы тысячу раз пожалеете, что добровольно встали на этот конвейер, и проклянёте день, когда решили покинуть дом просто из-за морнового шила в заднице и недостатка мозгов.

Слова Тима, жгучие и колкие, отзывались внутри тяжело, и это ощущение не покидало меня, даже когда он смолк. Его можно было понять – Эверния забрала у него и родителей, и средства к существованию, оставив на попечении одной только бабушки. Когда ушла старая миль Марш, Тим совсем сник и замкнулся, и только с теми немногими близкими людьми, что у него остались, позволял себе раскрываться. Во всех наших семьях он всегда был желанным гостем и для каждого из нас был почти родным братом, но в отличие от меня, Бранда или Ридли самого Тима в его тихом домишке на окраине Малахита никто не ждал. А теперь ещё и мы заявляем ему, что собираемся рисковать жизнями на войне, да к тому же за Эвернийский Альянс. От этого осознания у меня разве что уши не загорелись со стыда. Я съёжился, как будто мне – пять, и дедушка отчитывает меня за разбитый глиняный горшок.