Как в красный цвет нить станешь облачать».
Девица успокоила: «Не бойся.
Как только приоткроется замок,
Мы выкрасим полученные нити,
И каждую смотаем в свой клубок».
Давид слегка ответу удивился,
Но чувствуя уверенность её,
Не уточнил у девушки, как будет
Она свершать, то действие своё.
Тут соловей ударил острым клювом
В сокрытый и таинственный замок.
Сундук в одно мгновение открылся,
Тот веретенца быстренько извлёк.
А дальше всё в руках у мастерицы,
Кто б видел, то сказал: «Стало гореть».
В мотки скрутились нити с веретенцев,
И стали в чугунках уже кипеть.
Развернута тончайшая рубаха,
Для коей был задуман уж узор.
Осталось взять окрашенные нити,
Чтоб ублажить рисунком чей-то взор.
Красавица ждала отца, надеясь,
Что можно будет что-то изменить,
Что он придёт с душицей луговою,
Иль с ягодами красящими нить,
Но в дом пока никто не постучался.
А лук уж сделал действие своё –
От шелухи, которой было мало,
В цвет жёлтый в чугунке окрасил всё.
Моток в воде был тут же выполощен,
Где для скрепленья уксус гостем был.
И вот уже в клубок смотались нити,
Который стал, как солнце – золотым.
Дошёл черёд до чугунка с крапивой.
Моток теперь имел зелёный цвет.
Он был не яркий, но довольно милый,
И мог таким быть много-много лет.
Моток, как первый был промыт водою,
И уксусом из яблок закреплён,
В клубочек смотан, видом подтверждая,
Что он травою спелою рождён.
Дочь всё ещё ждала и, взяв иголку
Расшила вмиг стежочками узор.
Сначала всё, что жёлтым цветом было,
Затем зелёный лёг, лаская взор.
Шитьё осталось завершить лишь красным.
А ночь не вечна, нужно поспевать,
И принимать какое-то решенье,
Чтоб выход во спасение сыскать.
Она взяла оставшуюся пряжу,
Поранила сама себя ножом,
И выкрасила нити цветом алым.
Так очень страшно был вопрос решён.
По-быстрому себя перевязала,
Как нужно обработала моток,
Немного полотенцем обсушила,
Смотав нить быстро в небольшой клубок.
Игла в руках у чудо-мастерицы
Забегала, ложа на ткань узор.
И вот готова чудная рубашка.
Никто б её красивей не нашёл.
Исполнена работа была к сроку.
На небе ещё царствовала ночь.
Осталось облачить в сорочку птаху,
Но голос удержал, то сделать дочь.
«Отец» стучал отчаянно и сильно,
Домой к ним, во спасение, просясь.
Давид остановил её, а дева,
От этого слезами залилась.
Но музыкант сказал: «Не отвлекайся,
Слова, что помнишь, вслух произнеси.
Прошу тебя, быстрей надень рубаху,
И подтверди наличие любви.
Мне нужно знать, кто кроется за дверью.
Ты легковерно стала забывать
О важном и ответственном условье:
«Ни окон, ни дверей не открывать!»
Девица, продолжая всё же плакать,
Соловушку взяла в свою ладонь,
Впустила внутрь расписанной рубахи,
При этом ощутив в руке огонь.
Произнесла слова: «Явись любимый,
Как прежде был – красивым, удалым.
Пусть снимутся наложенные чары,
И унесутся в небеса, как дым».
Свершилось чудо. Высохли слезинки.
Внутри рубахи заискрился свет.
Пред ними встал довольно статный парень,
Высокий, крепкий и во цвете лет.
Давид не стал мешать влюбленной паре,
Он слушал теперь звуки за стеной.
В дом не скреблись и больше не стучали,
Всё стихло с уходящею луной.
По счастью музыкант не обнаружил
Каких-либо озлобленных сердец.
Он понял, что мешал им и ломился
В последний миг, конечно, не отец.
Лишь только на заре, с восходом солнца,
Вздохнув теперь привольно и легко,
Влюблённые заметили вдруг чашу,
В которой скисло ночью молоко.
А это, безусловно, подтверждало,
Что рвался к ним не батюшка – колдун,
