– Икскьюз ми, май фрэнд! Liliata rutilantium te confe ssorum turma cireumdet: iubi lantium te virginum chorus excipiat. Amen*. – вспомнились забытые строчки
Откуда-то снизу, из самой мрачной глубины преисподней донесся тяжелый, не поддающийся определению гул, словно где-то открылась некая незримая дверь. Алекс поспешил вниз. Он бежал по ступенькам надеясь что сможет наконец выбраться из этого жуткого пристанища и найти обьяснение всему происходящему с ним в этом странном, страшном, непонятном мире. Он ясно понял пока с ним ничего не случилось и он все еще жив, следует держаться до конца. И снова терялся в догадках: куда все подевалось, и почему он оказался здесь? Каким образом?! Ответов не находилось, и лишь одна единственная мысль буравила мозг и тревожила душу – поскорее! Поскорее выбраться из этого чертового подземелья… назад… к людям
По правде говоря, раньше Алекс вообще ни о чем всерьез не задумывался. Он был из тех, кто совершает поступки – дурные или хорошие – только потому, что их приспичило совершить. Захотелось обидеть бездомное животное – обидел. Захотелось поболтать во время урока – болтал. Захотелось подраться, а такое с ним случалось нередко. Он, недолго думая, выбирал противника из числа тех, кто оказывался рядом. Захотелось погулять ночь напролет – пожалуйста!! (Именно поэтому он хвастался перед Кристи Салливан – самой красивой девочкой в школе: – «Кто испугался? Я? Спорим, что проведу ночь в лесу?»). Мать считала своего курносого отпрыска весьма озорным и непослушным. Это и неудивительно. Не проходило ни одного дня, чтобы Алекс каким—либо образом не досадил ей. Думать, он не желал.
«Думай! Думай! Думай! Дурья твоя башка!» – часто кричала ему мать.
Но на этот раз все получилось совершенно иначе. На этот раз дело было не в том, что Алекс разбил окно, свалился с дерева или подложил червей на стол учитильнице, – на этот раз все было гораздо сложнее. Ибо то что случилось не поддавалось совершенно никакому определению и являлось прямо-таки из ряда вон выходящим. Внезапно откуда-то сбоку раздался дикий смех – громкий, визжащий, сумасшедший, перерастающий в пронзительное козлиное ржание. Алекс тут же замер как вкопанный не делая ни единого движения. Ступеньки под его ногами вдругпревратились в мягкое желе. Ноги парня мгновенно увязли в нем и Алекс не мог продвинуться по лестнице ни на шаг. Он пытался вырваться из этой липкой тягучей массы, но ему мало что удавалось сделать. С каждой секундой он все глубже и глубже увязал в ступеньках из желе.
* «Да окружат тебя лилиями венчанные сонмы сияющих исповедников веры, и хоры ликующих дев да возрадуются тебе. Аминь.»
Пронзительное козлиное ржание превратилось в громкий, сотрясающий стены подземелья рев и глазам Алекса предстало ужасающее зрелище: липкая, тягучая масса закипела, забурлила, испуская тысячи зловонных пузырей и в черной, как густое расплавленное стекло воронке
появилась гигантских размеров страшная рожа черепа. Огромные пустые глазницы освещались изнутри фосфороисцирующим светом, беззубая пасть раскрылась, выпуская огромный, змеистый язык. Он тянулся и тянулся к Алексу.
От ужаса страх парализовал парня. Он понял, что это тот же череп мумии Тутанхамона, только этот череп гигантских размеров, он был величиной с дом. Челюсти скрежетали, язык змеился и стремительно полз к ногам Алекса.
Он не успел даже крикнуть. Все произошло мгновенно. Что-то сильное, мокрое и склизкое обвило его тело и подняв в воздух мигом втащило в мерзкую, смердящую пасть, которая зияла огромным провалом на этом черепе. Последнее что запомнилось – зловещее хохотание адской твари.
