А в последнее время все больше раздумывал, можно ли доверить племяннику бесценный кладезь знаний, достоин ли он? Или пусть манускрипты и дневники ждут своего часа, как повелит Господь. То, что он до сего времени видел в племяннике, радовало, но осилит ли его неискушенный современный ум совершенно бредовые, фантастические идеи и древние науки исчезнувших цивилизаций? Сам старик, начав изучать записи, понял, что не готов, и давно забыл дорогу в тайную библиотеку.
Элайя успешно вел прием, готовил отличные лекарства и по славе почти превзошел дядю. Многие его методы были новы и страшили старика, но Элайя в борьбе с хворями применял весь опыт, накопленный во время путешествий по Азии и Востоку. Кроме этой основной работы, он много времени проводил в лаборатории, мечтая изготовить лекарство для подрастающей дочери.
Природа брала свое, и к пяти годам девочка приобрела черты любимой Дори. Но она почти не разговаривала и целыми днями могла сидеть в одной позе там, где усадят. Не знала, что надо умыться, посетить туалет, поесть. При этом ее взгляд вовсе не был пустым, а лицо не имело признаков скудоумия. И отец не терял надежды. Габриэль и Бригитта любили малышку и, хотя она и не была ласковой и не имела поведения, обычного для ребенка ее возраста, они охотно возились с ней, как с живой куклой. Самую большую и светлую комнату в доме обставили с дворцовой роскошью, наряжали девочку красиво и дорого, причесывали прекрасные локоны.
Но она ничего этого не замечала, так и обитая в своем мире. Дядя, никогда не имевший собственных детей и не умевший с ними обращаться, тем не менее, много времени проводил в комнате Гертруды. Однажды Элайя застал такую картину: Жозеф сидел в кресле, держа толстую книгу, а девочка, пристроившаяся у него на коленях, тоненьким пальчиком тыкала в страницу и слабым, неуверенным голоском тянула буквы. Элайя тогда долго наблюдал за ними из-за угла и впервые за долгие годы плакал от горя и счастья.
К осени девочка умела писать, читать, то есть, вместо пустого сидения, глядя в одну точку, она теперь тщательно проговаривала слова из книг, хотя вряд ли понимала, о чем идет речь. В остальном ничего пока не изменилось, свою комнату она не покидала, ни с кем не общалась. Но старик, постепенно удалившись от практики, все больше времени проводил с ней. Девочка каким-то неведомым чутьем узнавала, когда он входил в комнату, и поворачивала голову на его шаги. К другим никаких эмоций не проявляла.
Однажды к рождественскому обеду за спиной усевшегося за стол Элайи послышались странные звуки – тяжелые шаркающие шаги Жозефа перемежались частым легким топотком. Элайя, замерев, не смел повернуться, но видел на лицах сидящих напротив Бригитты и Габриэля выражение бескрайнего удивления. Старик уселся на свое место, и на колени к нему тут же вскарабкалась Гертруда. По-прежнему не замечая никого вокруг, она вопросительно подняла глаза на старика, и тот ободряюще улыбнулся.
Девочка сложила ладошки и стала тихо читать молитву, опустив глазки в стол. Закончив, снова дождалась команды и взяла в руки хлеб. Онемевшая Бригитта не сразу сообразила положить в тарелку хозяина мясо. Получив от девочки первую в жизни улыбку, женщина в слезах убежала в кухню, и все услышали всхлипы, перебиваемые сумбурной молитвенной речью. Двое мужчин за столом молча роняли слезы, а старый врач с победоносным выражением лица помогал ребенку справиться с косточкой. Закончив есть, девочка потянулась за кружкой и выпила воды, потом, поцеловав дедушку в нос, спрыгнула с колен и выжидающе стояла возле стола.
