– Давай… Давай…
Он скатился, стукнувшись пятой точкой о землю и потеряв шапку. Мальчишки подбежали к нему, поздравляли, а я вытащила из портфеля положенную мамой булку с повидлом и разделила её по-братски на пятерых.
С мальчиками было хорошо, а девочки меня отчего-то не любили. И я, пожалуй, тоже недолюбливала их, потому что не понимала и боялась. Девочки были наряжены в тонкие белые колготки, красивые джинсовые сарафаны и джинсовые же юбочки с кружевами и надписью Lambada. Они приносили игрушки из киндер-сюрпризов, заплетали и наряжали кукол Барби, всё время хихикали и о чём-то шушукались. У меня имелась красавица Вероника, но я боялась брать её в школу, чтобы ненароком не потерять. К тому же Вероника была, вообще-то, не сама по себе – она играла роль внучки в большом семействе. Бабушкой в этом клане я выбрала старую куклу Катю с подбитым неоткрывающимся глазом и хромой ногой. У бабы Кати «выросли» три дочери – Аня, Надя и Маша. Машу я выдала замуж за белого медведя Петра, Надю – за собаку Филю, ну, а младшую Анюту за совершенным неимением женихов пришлось пока оставить холостой. Пётр приехал из ГДР, в нашей стране ему не слишком нравилось, и жизнь у них с Машей как-то не задалась. Ребёнок у них родился всего один – рыжий пёс Шарик. Зато у Нади с Филей семья была счастливой, потому и детей четверо – пышноволосая Вероника, Саша, Ваня и маленькая Катька, названная в честь бабушки. Я в глубине души была уверена: чем женщина добрей, тем больше у неё детей. Я обожала своих кукол, обнимала и гладила их, устраивала им дни рождения. До школы они были едва ли не единственной моей компанией: в садик я не ходила ни одного дня. Но больше всего мне нравились Филя, Надя и их дочка Вероника: очень уж они были красивы. За красоту, верно, я и решила устроить им счастье.
Девочки в классе играли с куклами совсем по-другому: бесконечно переодевали их, возили в какие-то гости. К зиме одноклассницы открыто начали дразнить меня за дружбу с пацанами, высмеивать и говорить, что я совсем как мальчик. Это была неправда: общаясь с мальчишками, я никогда не ощущала себя такой же, как они. Да и мальчики – я чувствовала – видели во мне существо дружественное, но более нежное и потому отличное от них. Но девочкам это было не объяснить. Даже Даша, с которой мы познакомились в «Искре», почему-то отодвинулась, когда я хотела сесть рядом с ней в столовой. А Вика Иваницкая, стоило мне только случайно поставить свой портфель рядом с её сумкой, тут же выхватила его и громко сказала:
– Иди от нас к своему Вовочке!
Вовку дразнили тоже. Однажды на уроке, когда надо было прочитать какие-то слоги, он смешался, запутался и так и не смог произнести ни звука. Рыжая Сонька отозвалась недовольным насмешливым тоном:
– Ой, ну быстрей, что тупишь?!
Ни секунды ни раздумывая, я крикнула, защищая друга:
– Сама ты тупишь!!
– Тихо, тихо, – успокоила нас мудрая Раиса Ивановна. – Давайте пока Лёша Богданов прочитает.
О том, что Вовкина мать была учительницей, знали все, и этот факт делал его отставание в учёбе позорным. Друг рассказывал мне:
– Мама учит со мной уроки и говорит: «Горе ты луковое! До сих пор буквы путаешь. Наказание моё!»
– А у меня бабушка про наказание говорит, – подхватывала я. – Они как с мамой поругаются, друг друга всяко называют, бабушка потом грозится: «Накажет тебя Бог! Накажет!»
– И что Бог, наказывает? – недоверчиво спросил Вовка.
