Читать онлайн Артур Арапов - Сказки для инопланетян 2

Жил-был в одном селе один мужик.

Нет, не то, чтобы кроме него в селе мужиков не было и были одни бабы, а просто он холостой был. Ну без жены, короче говоря, один-одинёшенек.

И не было у него не то что коровы или свиньи, но даже собаки блохастой не было. А почему? Да потому что мужик постоянно работал, а за собакой, или там коровой, присмотр нужен. Ну кто, скажите, будет корову выгуливать, или собаку доить, пока мужик на работе, а? То-то и оно.

А звали мужика, если что, обычным русским именем – Никодим. А по фамилии он был Найдёнышев. Так уж сложилось, не имел он ни отца, ни матери, и жил в доме доставшемся ему от покойного деда Кузьмича, которому Никодима подкинули ещё младенцем. Дед Кузьмич был вдовцом и человеком добрым. Вырастил подкидыша, а сам с чистой совестью помер. Так и стал Никодим жить один.

И вот однажды получил он зарплату, дождался выходных, и пошёл в магазин за едой, потому что человеку надо чем-то питаться. А тут как раз зима началась. А зимой жрать всегда сильнее хочется, потому что такова природа вещей. Шёл, шёл… и вдруг видит, стоит посреди дороги какая-то страшная бабка в разноцветных валенках, ну прямо вылитая ведьма – нос кривой, глаз косой – пирожками торгует. Вроде бы и подходить к такой не стоит, а ноги Никодима сами к ней тащат, будто заколдованного.

– Почём пирожки, бабуля? – спрашивает Никодим.

– По рублю за штуку, – отвечает страшная противным голосом.

– Ух ты! – удивляется Найдёнышев. – Ну и цены у тебя!

– Какие есть, – фыркает бабка. – Не нравится – проходи мимо, не создавай очередь.

– Да какую очередь-то? Кроме меня нет никого! – усмехается Никодим, а рука его уже сама бабке трёшку протягивает.

Выхватила бабка из руки мужика трёшку, сунула ему три ледяных пирожка и, пока Никодим их в авоську прятал, скрылась в неизвестном направлении. Будто её и не было.

– Хм, вот старуха-метеор! – подивился Никодим. – Приспичило, что ли? Видать, давно терпела, – и потопал домой пирожки кушать.

Пришёл, положил пирожки на печку, чтобы согрелись, а сам пока взялся чай заваривать.

Запыхтел самовар, запела в нём водичка, налил в кружку, потянулся за пирожками… Глядь, а пирожков-то и нету!.. Испарились!

– Вот, блин горелый! – возмутился мужик. – Надула меня проклятая бабка! Не иначе колдунья, правильно я заподозрил. И что же я за дурак такой? Три рубля просто так профукал!

Зашуршало тут что-то под ногами. Покосился Никодим…

– Мать честная! – аж содрогнулся от неожиданности.

Ползают у него под ногами его отогревшиеся пирожки! И лапки из них торчат пушистые, разноцветные!

Испугался мужик, выбежал из дома. Бегал, бегал по двору… Умаялся, сел на крыльцо, заплакал. И такие слёзы из него посыпались горькие, солёные, аж глазам стало тошно.

Сидит, плачет – снег под ним тает. И тут вдруг:

– Мяу, мяу!..

Оглянулся Никодим. А сзади него, дружно в ряд, сидят его пирожки! И теперь у них не только лапки имеются, но и хвостики пушистые!

– Нет, это точно что-то не… нереальное, – пробормотал дрожащими губами Никодим.

– Хорошо, что ты это понимаешь, – мяукнул тут один из пирожков. И из него выскочила маленькая кошачья головка – рыжая с чёрными усами.

– Вот это да! – присвистнул Никодим. – А я думал, что пирожки с котятами только в сказках бывают.

– Что реальность, что сказка – всё одно, – послышался тут второй голосок. И из второго пирожка выпрыгнула ещё одна головка – чёрная с белым галстучком.

– Это да, – согласился Никодим. – В жизни такое случается, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Свихнуться можно, если считать всё реальным.

– Правильно, – выглядывая наружу, сообщила третья головка – полосатая и зеленоглазая. – Самый страшный человек – это реалист. То, что он считает реальностью, чаще всего оказывается его иллюзией. Романтик же всегда допускает мысль, что всё вокруг создано воображением. Это делает его более улыбчивым.

– Живые пирожки с говорящими котятами, – Никодим возвёл глаза к небу. В животе у него в этот миг громко заурчало. – Это у меня с голодухи галлюцинации начались.

– А вот и не угадал, – мяукнул рыжий с чёрными усами. – Никакие мы не "с голодухи". Мы обыкновенные волшебные пирожки с котятами… Тьфу ты!.. То есть, обыкновенные волшебные котята, которых тебе вредная бабка подсунула.

– Избавилась от нас таким образом, – выбравшись наружу полностью, подсказал чёрный с галстуком. – Думала, мы просто приблудные котята, а не волшебные личности.

– Заморозила, старая дура, – фыркнул полосатый. – Вместо начинки в тесто закатала. Спасибо тебе, кстати, добрый человек, что спас нас.

– Спас, это да, – вздохнул Никодим. – Только вот голодный остался и деньги кончились.

– Деньги никогда не должны кончаться! – заявил рыжий и подмигнул чёрному с галстуком.

Порывшись где-то внутри пирожка, из которого только что вылез, чёрный извлёк оттуда сторублёвую бумажку и протянул доброму человеку. – Держи, чаевые.

– Откуда? – удивился Никодим.

– Сказано же, мы волшебные, – напомнил полосатый, самодовольно ухмыляясь.

– Мы много чего можем, – кивнул чёрными усами рыжий.

– А… еду можете из ничего приготовить? – посмотрел на котят с надеждой голодный человек.

– Хм, да запросто! – усмехнулся полосатый.

Подкралась тут любопытная зима поближе, чтобы все тайны выведать. Ещё холоднее стало.

– Апчхи! – чихнул чёрный с галстуком. – Ну всё, пойдёмте в дом. А то только отогрелись и опять замёрзнем.

– Действительно, – опомнился Никодим. – Идёмте скорее в дом, пока самовар не остыл. Будем чай пить, ужин из ничего готовить, и сказки друг другу рассказывать!

А что дальше было? Это я вам как-нибудь потом расскажу. Когда именно? Не знаю пока. А загадывать Бог не велит.

20.11.2021

Жил-был Маврикий Одисеевич Чушкин.

Графоман, каких свет не видывал. Жил, в общем, жил, писал, писал… и помер.

А как всем известно, люди на тот свет попадают в наказание за жизнь. Убийцы, например, попадают к своим жертвам. Воры – к тем, кого обокрали. Богатые – к бедным. А графоманы – к тем, кому больше всего завидовали.

Чушкин при жизни завидовал многим, и не только белой, но и чёрной завистью. Поэтому писал не хвалебные оды, а одни только критикующие эпиграммы, пародии и прочие издевательские штучки. Вёл, так сказать, неусыпную борьбу со своими воображаемыми врагами.

"Если бы не все эти кумиры, – думал Чушкин. – Читали бы мои вирши, а не ихние!"

А больше всего Чушкин завидовал Пушкину. Он его просто ненавидел.

"Одна буква разницы между нами!.. – кричал всякий раз Маврикий Одисеевич. – А ему все почести!.. А мне ничего!"

В общем, попал Маврикий Одисеевич на такой "тот свет", где одни только поэты были. И все, как один, Пушкины! Ну прямо, можно сказать, Пушкин сидел на Пушкине и Пушкиным погонял!

Кругом тысячи памятников великому Солнцу русской поэзии! На каждом метре – памятники! А все люди – с книгами в руках – на лавочках сидят, ходят, стоят, разговаривают, читают, декламируют… И всё – Пушкина!

"Катастрофа! – тут же подумал Чушкин. – Ещё хуже, чем при жизни!"

А тут ещё на площади со сцены какой-то коротышка-аниматор с приклеенными бакенбардами голосом Пушкина стихи орёт "на всю Ивановскую":

– Умом Россию не понять,

Аршином душу не измерить!

У ней особенная стать —

В Россию можно только верить!

И народу полным-полно. Бабы в сарафанах, веерами обмахиваются. Мужики в пиджаках и лаптях. Детишки босоногие. Лошади, куры…

Протиснулся поближе к сцене Маврикий Одисеевич, прислушался к стихам.

"Так ведь это… ведь это Лермонтов написал, а не Пушкин!" – дошло вдруг до Чушкина. И такой смех его тут охватил! Стоит – смеётся и никак остановиться не может.

Перестал коротышка читать, посмотрел на Чушкина. И вся толпа тоже на него с любопытством уставилась.

Тут-то и случилось самое невероятное!

– О-о-о! – закричал радостно аниматор. – На ловца и зверь бежит! Сам Чушкин к нам пожаловал!

Толпа, как по команде, зааплодировала, засвистела, заржала, закудахтала.

– Долго же я ждал тебя, гобчик! – Спрыгнув со сцены, аниматор подошёл к Чушкину, демонстративно обнял его, поцеловал в обе щеки, и потащил за руки обратно на сцену.

– Вот, господа, наконец-то свершится правосудие! – торжественно объявил актёр с бакенбардами и ткнул пальцем в грудь Чушкина. – Как все вы знаете, этот негодяй много лет подряд поносил моё честное имя, измывался над моими великими стихами, воровал мои рифмы и даже писал нехорошие слова-эпитеты на моих памятниках…

– Постойте! – вскричал Маврикий Одисеевич. – Что вы меня разыгрываете? Да, я пародировал стихи Пушкина, и даже, признаюсь, накарябал на одном его памятнике нехорошее слово… Но вы то тут при чём? Лично вас, молодой человек, я знать не знаю! Я с актёрами, с аниматорами, вообще никогда дел не имел!

– С аниматорами? – переспросил коротышка. – Ха-ха! Да вы, Маврикий Одисеевич, вероятно забыли куда попали! Это "тот свет" между прочим-с!

Опомнился тут Чушкин. Сердце его сжалось в маленькую букашку.

– Стоп, стоп… Так вы, действительно… того?.. Сам Александр Сергеевич?

– Сам, сам. Собственной персоной, – кивнул кудрявой головой Пушкин. – А ты, Маврикий Одисеевич – мерзавец и бездарь! Вместо того, чтобы учиться у великих, всю жизнь только и делал, что завидовал и ненавидел. Поэтому и попал на такой "тот свет", где за все твои "заслуги" тебе и воздастся сторицей!.. Секундант! Секундант!..

– Постойте! – снова закричал графоман Маврикий. – Да, я, конечно, позволял себе всякие шалости, но ведь не со зла! А, напротив, из любви к вашим творческим потугам… Ой, простите! Опять я не то ляпнул!

– Дуэль! Только дуэль! – завопил Пушкин. – Любым видом оружия!.. Секундант, выдайте ему… то, что он попросит! Мне безразлично из чего он будет стрелять, лишь бы проучить этого негодяя!

– Я… только из рогатки умею, – признался Чушкин. – Да у меня всё равно рука не поднимется выстрелить в великого поэта…

– Вот, держите своё оружие, – протянул секундант Маврикию Одисеевичу деревянную рогатку и маленькую шпонку.

– А мне прикатите Царь-пушку! – потребовал Александр Сергеевич. – Это будет символично. Поэт Пушкин пристрелит обидчика из Царь-пушки! Ха-ха!.. Это звучит! Даже очень символично!

Народ встретил шутку Пушкина громкими аплодисментами, весёлым свистом, ржанием и кудахтаньем. Бабы стали подбрасывать в небо вееры, мужики – пиджаки и лапти, дети – лошадей и кур.

– Ну подождите! – взмолился Маврикий Одисеевич. – Нельзя же так! Да и всё равно ничего не выйдет. Какая может быть дуэль? Мы же на "том свете". Нельзя умереть дважды!

– Смерть не снимает ответственности за содеянное при жизни! – торжественно сказал Пушкин. – Дуэль неизбежна! Ваш выстрел первый.

Прикатили Царь-пушку, зарядили ядром. Дуэлянты разошлись. Маврикий Одисеевич поднял рогатку, сделал вид, что целится, выстрелил в небо, чтобы никого не поранить.

– Ну вот-с и настал час расплаты! – расцвёл всем лицом Пушкин, поднося факел к запальному отверстию.

Царь-пушка издала дикий звук, будто намедни объелась гороха. Ядро с рёвом вырвалось из дула и полетело в сторону Чушкина.

– Нет!.. Нет!.. – вскричал бедный графоман, хватая раскалённое ядро на лету руками и пытаясь его удержать. – Не надо!.. Не надо!..

Коварное лицо Пушкина продолжало победно ухмыляться. Бакенбарды вздыбились, отчего он стал похож на Чеширского кота. Кудри на голове сплелись в рога.

Несчастный Маврикий Одисеевич чувствовал, что куда-то проваливается. Проваливается всё глубже и глубже. Пушечное ядро несёт его в самую преисподнюю – в темноту, во мрак. Но отпустить его он боится. Вдруг взорвётся!