– Что же ты хочешь, касатик! – усмехается "мумия". – Сам посчитай, триста восемьдесят лет на днях стукнуло!..
– Триста восемьдесят! – покачал головой мужичок.
– Ага! Это с тех пор, как меня художник тот изобразил. А до него то я ещё сколько веков в подземелье томилась, куда меня параноик один заточил! Ох-ох-ох, и вспомнить страшно!.. Ну что, будем целоваться то?
Напугался мужичок, давай по сторонам озираться. А на площади и нет никого в это время.
Обняла его тут "мумия" руками ледяными…
– Елки-моталки! – вскричал мужичок испуганно.
И тут… Смотрит – бежит по площади тень самого Рембрандта!
– Ах, ты… развратница! – кричит Рембрандт на Данаю. – Это скольких же ты уже мужичков погубила! Скольких в дурдом из-за тебя заточили! Знал бы заранее, нарисовал бы тебя одетую!
Отпустила тут Даная мужичка и давай на Рембрандта кричать:
– Так, кто ж тебя просил голой меня изображать?! Думаешь, так мне весело лежать принародно в обнажённом виде?!
А тут и муж Данаи заявился из ниоткуда! Не сам, конечно, а в призрачном состоянии.
– Пусть мы в то время, – говорит, – которое на холсте изображено, и не были ещё расписаны, а когда поженились она уже была матерью не моего ребёнка, но тебя, Малевич ты этакий, я давно поджидал!
Накинулся муж Данаи на Рембрандта и завязалась между ними драка!
– Да не твоя это жена, а моя! – орёт художник. – И ребёнок у неё не от Зевса, а от меня!
Даная опять к мужичку:
– Идём, – улыбается. – В Неве искупаемся, а то жарко тут больно стало!
И за руку мужичка хватает. Но вдруг…
– Я вам сейчас так искупаюсь! – слышит мужичок знакомый до боли голос. – Значит, стоило родной жене ненадолго отвернуться, а муженёк её тут же на какую-то лахудру променял?!
– Познакомься, милая, – отвечает мужичок своей жене. – Это тётя Даная.
– Какая я тебе тётя?! – обиделась мать Персея. – Тоже мне, племянничек нашёлся!.. Эй, мужчины, – крикнула она дерущимся. – Идёмте домой, хватит тут выпендриваться!
И ушли куда-то.
А мужичку ещё долго пришлось объяснять жёнушке, что всё это было просто-напросто совместной галлюцинацией, какие часто случаются с туристами в Санкт-Петербурге из-за белых ночей.
14.08.2019
В жалком вонючем городе, битком набитым машинами, как консервная банка дохлятиной, жил старый драный кот, по прозвищу Мухомор. Жил он за старой помойкой, которая образовалась самопроизвольно, в результате обрушения сараев. Умываться кот давно не любил, потому что считал это дело антигигиеническим, ведь как известно кошки и коты умываются языком, а лизать городскую грязь… Брррр!.. поэтому от него всегда "специфически" воняло, и поэтому его прозвали Мухомором.
Кстати, кроме как умываться, Мухомор также сильно не любил домашних собак (дворовые его давно не тревожили), маленьких людей, норовивших дёрнуть его за хвост, и автомашины.
Да, пожалуй, автомашины – эти вонючие железные монстры – были главными врагами Мухомора. Конечно, и от него самого несло помойкой, но – помилуйте, господа! – по сравнению с машинными "ароматами", его вонь (как ему казалось) была просто естественным благородным запахом бездомного кота. Можно сказать, благовонием!
Он боролся с ними, с этими железными монстрами, как мог! Царапал краску, грыз колёса, метил территорию багажника и капота, а иногда даже гадил на крыши. Но это не помогало. Он был один, а машин миллионы!
В жалком вонючем городе, которым Мухомор провонял насквозь, не было настоящей жизни. Была одна лишь вечная возня и грызня, возня и грызня за несчастный гнилой кусок с гадкой помойки.
