– Сколько?! – просипел ошарашенный Горыныч. – Двести шестьдесят золотых монет?! У меня же страховка!
– Страховка покрывает только одну голову, – нагло парировал дантист. – А у вас их три. Стоимость пломб и чистки для двух непокрытых пар челюстей после страховых вычетов составляет… серебро, мышьяк, инструменты, полоскание… двести золотых монет!
– А шестьдесят зажать решил?! Жулик, вор! Да я тебя, гада, испепелю!
Врач нырнул под офисный стол. Горыныч набрал во рты воздуха и… выдавил из себя три струйки жидкого азота. Стоявшие на столе бутылки с квасом превратились в глыбы льда.
– А шестьдесят за эффективную заморозку трёх огневых желез! – злорадно выпалил высунувшийся обратно дантист.
Как Змей Горыныч богатырей блинками угощал
Захотелось Змею Горынычу блинов. Дрожжевых, ноздреватых, с пылу с жару, с селёдочкой там, икоркой, вареньицем, сметанкой. Под стопочку-другую холодной, чистой, как слеза, водки. Чтоб скатерть была белая, как снег, чтоб самовар сиянием пуза солнце затмевал, чтоб гармонь душу переливами рвала, цыгане со скрипкой и медведями атмосферу создавали. Впрочем, можно и без цыган и прочего цирка, главное, чтоб компания хорошая была. Только вот кого зазвать на застолье? Баба-яга, язва старая, будет сплетнями строчить, как Анка из пулемета, да ещё того и гляди яблочко наливное или тарелочку с голубой каёмочкой по старческой клептомании сопрёт. Кощей снова со своей игрой «угадай, в каком из трёх яиц моя смерть» приставать будет. У Водяного радикулит (нет, чтобы из своего болота в пустыню перебраться), на Кота Баюна аллергия. Разве только… А вот это можно и попробовать!
Ранним утром Змей сгонял в соседнюю деревню и приволок оттуда пару мешков муки, корову, пяток куриц, одолженную у отставного прапорщика полевую печку и шмат сала (сковородок и прочей утвари у него в хозяйстве хватало и так). Муку он высыпал во вместительное корыто, подоил туда же бурёнку и усадил на краешек кур – нестись. Когда все ингредиенты были подготовлены, Змей тщательно перемешал их хвостом и, запалив на одном дыхании три конфорки, ловко принялся за дело.
К полудню стопка блинов по высоте не прошла бы во вход в пещеру, в каковой, прибранной семью шустрыми гномами, – по серебряной монете каждому и три менеджеру Белоснежке – царили чистота, уют и огромный круглый стол, который вышедший некогда с похмелья на бой король Артур случайно прихватил вместо щита.
Гости запаздывали. В ожидании их Змей Горыныч занялся давно требовавшими внимания делами: завершил инвентаризацию южного сектора сокровищницы; выслал письменное согласие на бои, заявленные до конца квартала, с занесением дат и условий в календарь; прополол методом выжигания заросли ядовитого плюща в облюбованных для уединённых посиделок кустиках.
Наконец, на дороге заклубилась густая пыль, а в недрах её полилась витиеватая русская речь, проклинающая дорожных работников. Задрожала земля, застонала. Один за другим подъехали к пещере и спешились с коней богатырских Илья свет Муромец, Добрыня сын Никитич и Алёша может быть Попович. Встали рядком, но внутрь не заходят, к столу не идут; с ноги на ногу переминаются, шлемы в руках теребят.
– Слышь, Горыныч, – хрипло начал Муромец как старший по званию, – получили мы от тебя «приглашение на званый ужин при свечах», приехали добровольно, смягчения просим… Если это ты из-за Василисы осерчал, Микулишны то есть, так я ж не знал, что её князь Киевский тебе нарочно подсунул. Моё дело богатырское, подневольное: сказали спасти девицу, я и спас. Ну, не знал, что меч-кладенец, с которым она удрала, не казённый, а твоим дедом выкованный…
