– Нет, а чего вы ржете то? – Воробьева машет рукой, и с обидой отвернувшись от ребят, плюхается на скамью в первом ряду. – Вот я посмотрю на вас, когда сессия будет.. Пришла, блин, в эту библиотеку, там грымза какая то, в соломенном парике,«восторг Парижа», столетней давности, волосы немытые три недели: лепечет мне: «Деточка, не могу Вам выдать еще книгу: это архиварная редкость, нужно в залог что – нибудь ценное.. А что у меня ценного? Трусики от"Гермес», но я их ей не отдам, они на нее и не налезут.. У нее пятая точка – тридцать пятого калибра…
– Воробьева, Вы с ума сошли! Что такое Вы говорите – прекратите сейчас же! – яростно шиплю я на нее, дико вращая глазами, в которых неудержимо сверкает смех… Хохот непрекращающимися волнами накрывает аудиторию, гулко отталкиваясь от верха амфитеатра и скатываясь вниз..
И, во – первых, не архиварная, а архивная.. Ну, в интернете поищите, там же сейчас все есть.. Аудиокниг много…
– Георгий Васильевич, нет у меня денег на интернет. – Вздыхает Воробьева.– Я «степу» бабушке уже отдала. На лекарства. У нее вчера опять приступ был. Блин, эта стенокардия – хуже «джеффа».
Ребята, стоящие чуть ближе к нам, затихают мгновенно.
Влад Коротков, староста группы, вытаскивает из кармана пластиковый квадратик.
– Ты даешь, Летка. У тебя сравнения! До стипендии новой – еще месяц. На вот, мою карту клубную, зайдешь в"Модерн – Драйв», там тебе дадут часика три посидеть бесплатно, хватит? – Коротков, не мигая, смотрит на меня, и, чуть прикусив нижнюю губу, и выставив вперед правую ногу, слегка покачивает носком модных, серовато белых «адидасок».
Ему нравится Виолетта Воробьева. Давно. Но показать этого он не хочет. Как лидер группы и староста. Как сын и внук дипломата, «снобик», с легким налетом хипперства. Как серьезный юноша, штудирующий по ночам ритмический строй Катулла и Горация… Как мастер спорта по плаванию международного класса.
Летка Воробьева, смех и треск нашей группы, отлично знающая английский – занималась с бабушкой с детства, и полгода репетиторствовала в семье какого то богатого нефтяника, не получив за труды ни копейки, – ни в какую не хочет знаться с латынью и отвергаети римлян и прочих латинян – напрочь. Уже трижды за семестр она оказывалась на грани вылета из университета. Яморщу лоб, пожимаю плечами:
– Мне кажется, три часа – вполне хватит не только на Проперция и Фалета, но и на всех латинян в куче. Если не отвлекаться, искать целенаправленно. – Ясмотрю на Воробьеву, которая усердно заправляет джинсы в слегка облезшую замшу мокасин. По – моему, она носит ихтретий сезон. Как они не разлезлись?
– Виолетта, – Она поднимает голову, когда я обращаюсь к ней. – Знаете что… Если не удастся найти Горация и Проперция, то можете записать на диктофон ваш рассказ сегодняшний, со всем сленгом и"фенечками», а мы его группой переведем на латынь. Постараемся. —Улыбаюсь. – Вы нам поможете.
В легком ошеломлении Воробьева смотрит на меня: – Георгий Васильевич, Вы шутите?
– Нет, это тема следующего группового занятия. В этот момент, разрывается, вспыхиваяи мерцая экраном, мой сотовый, ия слышу в дребезге и треске баритон Ворохова, доносящийся до меня, гулко и неразборчиво:
– Грэг, привет. Ты только не волнуйся. Тут у нас происшествие. Фей пропал.
– Как? Что? Как пропал? Почему? Подожди, я не понял… – я чувствую, как меня медленно покрывает яростная и мощная волна холода, поднявшаяся откуда то от пяток и дошедшая молниеносно до сердца. – Она… она, что с ней? – мой голос срывается, в горле что то хрипит, клокочет. – Она в больнице? Что? «Скорая?» Говори быстрее, черт, плохо слышу..
