А город – живет и охвачен томительным желанием видеть себя красиво и гордо поднятым к солнцу. Он стонет в бреду многогранных желаний счастья, его волнует страстная воля к жизни, и в темное молчание полей, окруживших его, текут тихие ручьи приглушенных звуков, а черная чаша неба всё полнее и полней наливается мутным, тоскующим светом.
Мальчик остановился, взмахнул головой, высоко подняв брови, спокойно, смелыми глазами смотрит вперед и, покачнувшись, пошел быстрее.
И ночь, следуя за ним, тихо, ласковым голосом матери сказала ему:
– Пора, мальчик, иди! Они – ждут…»
– …Это, конечно, невозможно написать! – задумчиво улыбаясь, сказал молодой музыкант.
Потом, помолчав, сложил руки ладонями и воскликнул, негромко, тревожно и любовно:
– Пречистая дева Мария! Что его встретит?
В синем небе полудня тает солнце, обливая воду и землю жаркими лучами разных красок. Море дремлет и дышит опаловым туманом, синеватая вода блестит сталью, крепкий запах морской соли густо льется на берег.
Звенят волны, лениво оплескивая груду серых камней, перекатываются через их ребра, шуршат мелкою галькой; гребни волн невысоки, прозрачны, как стекло, и пены нет на них.
Гора окутана лиловой дымкой зноя, седые листья олив на солнце – как старое серебро, на террасах садов, одевших гору, в темном бархате зелени сверкает золото лимонов, апельсин, ярко улыбаются алые цветы гранат, и всюду цветы, цветы.
Любит солнце эту землю…
В камнях два рыбака: один – старик, в соломенной шляпе, с толстым лицом в седой щетине на щеках, губах и подбородке, глаза у него заплыли жиром, нос красный, руки бронзовые от загара. Высунув далеко в море гибкое удилище, он сидит на камне, свесив волосатые ноги в зеленую воду, волна, подпрыгнув, касается их, с темных пальцев падают в море тяжелые светлые капли.
За спиной старика стоит, опираясь локтем о камень, черноглазый смугляк, стройный и тонкий, в красном колпаке на голове, в белой фуфайке на выпуклой груди и в синих штанах, засученных по колени. Он щиплет пальцами правой руки усы и задумчиво смотрит в даль моря, где качаются черные полоски рыбацких лодок, а далеко за ними чуть виден белый парус, неподвижно тающий в зное, точно облако.
– Богатая синьора? – сиплым голосом спрашивает старик, безуспешно подсекая.
Юноша тихо ответил:
– Мне кажется – да! Такая брошь, с большим синим камнем, серьги, и много колец, и часы… Думаю – американка…
– И красива?
– О да! Очень тонкая – правда, но такие глаза, как цветы, и – знаешь – маленький, немного открытый рот…
– Это – рот честной женщины и такой, что любит однажды в жизни.
– Так и мне кажется…
Старик взмахнул удилищем, посмотрел, прищурив глаз, на пустой крючок и заворчал, усмехаясь:
– Рыба не глупее нас, нет…
– Кто же ловит в полдень? – спросил юноша, опускаясь на корточки.
– Я, – сказал старик, насаживая наживу. И, закинув лесу далеко в море, спросил:
– Катались до утра, ты сказал?
– Уже всходило солнце, когда мы вышли на берег, – охотно ответил молодой, глубоко вздохнув.
– Двадцать лир?
– Да.
– Она могла дать больше.
– Она много могла дать…
– О чем же говорил ты с нею?
Юноша печально и с досадой опустил голову.
– Она знает не более десяти слов, и мы молчали…
– Истинная любовь, – сказал старик, оборотись и обнажая широкой улыбкой белые зубы, – бьет в сердце, как молния, и нема, как молния, – знаешь?
Подняв большой камень, юноша хотел бросить его в море, размахнулся и – бросил назад, через плечо, говоря:
