Сказки про Ильмару и её семью - страница 3
И только паучок Гоша мог не спать всю ночь напролёт. Он по обыкновению звал к себе в гости знакомого светлячка, доставал новую пряжу, и они вдвоём до самого утра о чём-то мирно беседовали. Гоша при этом занимался вязанием салфеток для праздничного стола гусениц. Те вечно что-то праздновали и постоянно ели, поэтому салфеток нужно было много. Светлячок всю ночь работал фонариком и молча поддакивал паучку, который то и дело жаловался, то на прожорливых гусениц, то на сквозняки. К рассвету на паутине висела целая гирлянда из ажурных салфеток, свернувшийся в клубок паук Гоша и потухший светлячок.
Дом
Дом стоял на опушке леса и был самым обыкновенным домом, каких тысячи. В нём уютно жила небольшая семья. Внутри располагались гостиная с камином, библиотека, пара спален и кухонька. Он возвышался на двух сваях странного вида, покрытых не менее странной лепниной, похожей то ли на чешую, то ли на куриную кожу. А ещё он время от времени поворачивался вокруг своей оси, словно оглядывая, что творится вокруг, и иногда даже кому-то подмигивал глазами-окнами.
Дом достался семье по наследству от родной бабушки, которая, нет не умерла, а просто решила уехать жить в город. С тех пор, как неподалёку от опушки за речкой построили новую скоростную автомагистраль, всякие случайные путники перестали сюда заходить и спрашивать у бабушки дорогу, попить воды, чего-нибудь перекусить и ночлег. Некому стало рассказывать истории про леших и домовых, угощать отваром из трав и жаловаться на вопли болотной кикиморы, которые больше походили на крики выпи.
В городе же, в большом многоэтажном доме, у бабушки началась совсем другая жизнь. Её местные прозвали пенсионеркой, назначили управдомом и обязали собирать с жильцов деньги на ремонт подъезда. А кто не будет платить, того бабушка грозилась превратить в улиток и жаб.
Городская жизнь, конечно, сильно отличается от жизни деревенской. Но наш дом на опушке нельзя назвать даже деревней. Здесь не было ни улиц, ни прохожих с вёдрами. Не мычали коровы, никто не гонял гусей на пруд и не кричал соседу, что его коза ворует капусту с огорода. Дом стоял в гордом одиночестве, если не считать колодца во дворе и старого сарая, заросшего вьюном. Слышно было только жужжание пчёл да пение птиц. Неподалёку находился родник, от которого два ручейка лучами расходились в разные стороны.
Первый ручей был очень целеустремлённый. Он однажды пробил себе дорогу через чащу леса, прошёл оврагами и буреломами, обогнул высокий холм, просочился сквозь каменные глыбы и наконец попал в объятия великой реки за сотню вёрст от своего истока, сделав её ещё более полноводной.
Второй же никуда не стремился и ни с какими препятствиями не боролся. Он спустился в ближайшую низину и разлился, превратив её в болотистую местность. Вскоре это место стало обиталищем самых разнообразных редких болотных растений и всякой живности.
Когда папа впервые побывал в этих краях, познакомившись с мамой, он буквально влюбился в это место и мечтал, что когда-нибудь они семьёй обязательно приедут сюда, чтобы остаться насовсем. А мечтам, как говорится, положено сбываться, к тому же он уже сам не помнил, кого он полюбил раньше – дом или маму. Возможно, что сразу всех, но маме он об этом старается не говорить.
Для мамы же этот дом был родным, потому что она в нём родилась и провела всё своё детство. Здесь она начала делать свои первые шаги и держать в руках ложку. Здесь она научилась понимать язык природы – о чём поют птицы, шумят деревья и стрекочут кузнечики. Здесь она сварила своё первое волшебное зелье, которое в народе называют борщом, и которое она научилась готовить просто волшебно. Папа всегда нахваливает мамино блюдо, заправляя его сметаной, щедро посыпая сухариками и ласково называя маму «моя любимая ведьмочка».