Сказки ПРО Пушкина - страница 3



– «Ой да на чистом поле горюшко садилося, да само тут злодейство восхвалялося», – вывела сестра Ираида. У Владимира Ивановича похолодело в затылке – как всегда от страшной стихийной силы, заключённой в этом заунывном старушечьем вопле.

– «Тарас был один из числа коренных, старых полковников: весь был он создан для бранной тревоги и отличался грубой прямотой своего нрава», – вступил брат Николай.

– «Гляжу, как безумный, на чёрную шаль, и хладную душу терзает печаль», – подхватила сестра Елизавета.

– …! …! …! – словно гвозди заколачивал крепкие слова Кузьма.

– «ЕРИХОНИТЬСЯ – то же что хорохориться, ерепениться, важничать, ломаться, упрямиться», – нараспев начал Владимир Иванович.

Невообразимо далеко от Нижнего Новгорода адмирал Павел Степанович Нахимов вглядывался сквозь сплошную пелену дождя в очертания турецкого берега.

А был ли Пушкин?..

Кирилл Савинов
Писать про Пушкина так странно
И несказанно тяжело.
Ведь все поэты непрестанно
Равнение держат на него.
Судьба поэта – лишь мгновение,
В котором осени печаль,
Любовь и робкие сомнения,
Манящая дороги даль.
Среди бессонницы полночной
К заре далёкой по пути
У Пушкина рождались строчки,
Чтобы в бессмертие уйти.
Когда-то раньше мне казалось,
Писал он просто, без затей,
Но у поэта получалось
Глаголом жечь сердца людей.
Среди его стихов и прозы
Такой фантазии простор —
На очевидные вопросы
Ответы ищут до сих пор.
К примеру, чеховская Маша
Одно всё время говорит:
«Где это Лукоморье ваше?
И где зелёный дуб стоит?»
В Москву, к мечте своей стремится,
Ирина с Ольгой вторят в том.
А три сестры – как три девицы,
Что пряли тихо под окном.
Стихи ложились на бумагу,
Сквозь пустоту и полумрак.
В тетрадки Юрия Живаго
Записывал их Пастернак.
О пушкинском стихосложении
Немало проведя бесед,
Искал в поэзии спасения
Несчастный доктор много лет.
Придумал Пушкин чудо-остров
Под странным именем Буян,
Добраться до него не просто,
Да будь он трижды окаян.
Богатырей не видно в латах,
Гвидон не правит им давно,
Однако Леонид Филатов
Про остров вспомнил всё равно.
Его Федот-стрелец отважный,
В моря отправленный ходить
Царём своим, нашёл однажды
Там То, чего не может быть.
Семья приезжая в столице,
Гуляя в полдень по Тверской,
На фоне Пушкина стремится
Запечатлеть себя с Москвой.
Не для забавы, не для славы,
Из памяти чтоб не стереть.
И будет песня Окуджавы
На фоне Пушкина звенеть.
А среди опер лучших самых
Никак без пушкинских стихов:
«Онегин», «Пиковая дама»,
«Дубровский» или «Годунов».
И рукоплещут залы снова.
Чайковский, Мусоргский, Кюи
Связали музыку и слово,
Чтоб легче мы понять могли
Всю силу русского поэта,
Всю ширь родного языка,
Так солнце пушкинского света
Нас согревает сквозь века.
…Погода лето вдаль уносит,
И близок хлад ненастных дней.
Приходит болдинская осень
И вдохновение вместе с ней.
Считают годы нам кукушки,
Стихов полно, не перечесть.
Но на вопрос: «А был ли Пушкин?»
Ответит каждый: «Был и есть!»

Болдинская трагедия

Елена Репина


Она пришла к нему под утро.

Лёгкая, свежая, воздушная.

– Как ты тут без меня? – насмешливо спросила она, скользнув под одеяло к нему на грудь.

Он чуть не задохнулся от счастья. Он обожал эти моменты – когда она приходила. Она это делала всегда внезапно, и ВСЕГДА после этого начиналось ЕГО время.

Он вскочил, быстро умылся, оделся, позавтракал и вновь устроился на диване… теперь уже с пером и пачкой бумаги.

– Я ждал тебя! Я жду тебя каждый миг своей жизни! – восторженно шептал он, и образы, нестройно роящиеся в голове, стали обретать черты и формы.