Только когда раздался свисток кондуктора, тут же внахлёст подхваченный визгом паровика, и состав, дёрнувшись, потянулся вдоль таганрогского перрона, Александр Гаврилович успокоился. А ведь с самого утра, словно заноза ныла в сердце, все что-то неладное чудилось. И подготовленные бумаги, что запросило войсковое начальство в донской столице, были не раз проверены – перепроверены в кожаной папке, и вещи, собранные в дорогу, просмотрены, частью забракованы, частью вновь тщательно уложены в саквояж, а так и осталось ощущение какой-то потери. Причём потери давней, что вспомнилась вдруг и некстати. Александр Гаврилович даже поездку хотел отменить, но домашние подняли старика на смех, а драгоценнейшая супруга Мария Дмитриевна вдобавок такой выговор сделала, чего за ней отродясь не водилось. И только теперь, когда Александр Гаврилович смотрел в окно на уползающий город, на душе наконец-то угомонилось. Будь оно что будет. Он расстегнул верхнюю пуговицу мундира, достал из кармана небольшой темно-зелёный томик «Стихотворения М. Лермонтова» издания Кувшинника памятного 1840 года. Затрёпанная обложка давненько ждала ремонта, но руки как-то не доходили, все недосуг. Стыдно, ей-богу, стыдно. «Вернусь и непременно устрою новый переплёт», – загадал Александр Гаврилович, раскрывая книгу наугад.
Тучки небесные, вечные странники!
Степью лазурною, цепью жемчужною
Мчитесь вы, будто как я же, изгнанники
С милого севера в сторону южную.
Негромко прочитал он, почти не заглядывая в текст, и слегка откинулся на спинку дивана, устраиваясь поудобнее…
Донская степь, осоловев от солнца, недавних дождей и вольного ветра, натянула на себя толстенную, дурманящую буйными травяными ароматами зеленую шкуру и отмахивалась бодылками ковыля от назойливых путников, словно от мух. В двух колясках, тащившихся по еле видимой дороге в сторону Новочеркасска, сидели господа офицеры. В одном из них Александр Гаврилович с удивлением узнал себя молодого. Постой, постой-ка, когда же это было? Уже тридцать лет назад? Он в чине подполковника добирался тогда к новому назначению на Дон к своему бывшему командиру по лейб-гвардейскому гусарскому полку, а ныне начальнику штаба Войска Донского милейшему Михаилу Григорьевичу Хомутову. И к нему в попутчики напросился славный приятель по тому же полку поручик Лермонтов. Колючий, невозможный Мишель. Вот он во второй коляске. Ох, чего же стоило ему уломать Александра Гавриловича со своей репутацией игрока и бретёра! В ход пошли и мольбы, и укоры, и даже презент – серебряный портсигар Лермонтова с летящей по полю гончей Александр Гаврилович хранит и поныне. Правда, маисовые пахитоски, что наполняли портсигар, были ими выкурены, чередуясь с трубкой, ещё не доезжая Новочеркасска. Да Бог с ними, с пахитосками…
– Ведь ты обязательно станешь вести себя дурно, Мишель.
– Отчего же, До-Ре-Ми? – Лермонтов залился таким непорочным смехом, что подполковник Александр Реми только развёл руками – обижаться на давнюю дразнилку и вновь доводить дело чуть ли не до дуэли? Право, пустое.
– Мишель, ну что за ребячество!
