Сказки Тихого Дона - страница 4

Склонился он к Тихому Дону, стал воду пить. Пьёт Петрусь воду чистую и чувствует, как сила в нём растёт богатырская. Потом поднялся во весь рост, плечи расправил и крикнул хищнику злому:

– Эй ты, хан турецкий, выродок колдовской, коли хочешь живым остаться, улетай к своей царевне морской да проси её, чтоб она тебя человеком добрым сделала. А коли хочешь битым быть, налетай, померяемся силами.

Вытащил из-за пазухи Петрусь нож кривой, стал ждать хищника злого.

А хан засверкал глазами страшными, выпустил когти острые, взмахнул крыльями громадными и, как вихрь чёрный, налетел на Петруся. Хотел хищник схватить его когтями своими, да взмахнул тут Петрусь ножом – одной лапы как не бывало. Потекла кровь чёрная, потемнел Тихий Дон. А Петрусь стоит, кудри его тёмно-русые ветерок ласкает, глаза его удалью горят молодецкой, стоит, снова хищника злого ждёт.

И опять налетел хищник, ударил Петруся клювом острым в правую руку, не удержал Петрусь нож, выронил. А хищник уже снова налетает, бьёт Петруся крыльями чёрными, но стоит Петрусь, твёрдо на ногах держится.

Вдруг видит он – плывёт с моря Зурала, царевна морская. Пасть акулья раскрыта, глаза жабьи ненавистью пылают, косы-водоросли вокруг головы обвиты.

Увидел хищник злой подружку свою и кричит ей диким голосом:

– Свали его с ног, царевна великая, а там уж я сам с ним расправлюсь!

Видит Петрусь, что не устоять ему в воде против силы акульей: собьёт его страшилище заморское. Хотел он на берег выйти, глянул, а у берега рыбы страшные длинными хвостами по воде бьют.

Зурала, царевна морская, голову из воды высунула, закричала рыбам страшным:

– Эй, слуги мои верные, валите с ног детёныша человеческого, рвите его на части!

Кинулись к Петрусю рыбы-чудовища, а он наклонился к Тихому Дону и говорит ему ласково:

– Прощай, батюшка Тихий Дон, прощай, река могучая.

Потом выпрямился, посмотрел кругом и думает: «Эх, стали бы ноги мои каменными – не видать бы разбойникам Тихого Дона…»

Только подумал так, чувствует – окаменели ноги. Тут царевна заморская ударилась с силой о ноги его, взвыла от боли, заметалась от ярости, волны кругом поднялись высокие. А сверху хищник злой уже камнем падает на Петруся, в грудь его хочет грудью своей ударить.

– Эх, – крикнул Петрусь, – стать бы мне утёсом высоким, чтобы грудь моя крепкой была, как глыба каменная, чтоб разбился об неё насмерть хищник злой. Не лилась бы больше кровь русская от когтей его острых, не лились бы больше слёзы материнские от горя страшного!

И умолк Петрусь навсегда, превратившись в утёс высокий.

Ударился хищник об утёс, крикнул диким голосом и упал в Тихий Дон. Подхватили его волны высокие и выбросили на берег, чтоб растащило его вороньё чёрное.

А гордый утёс так и стоит с тех пор, на могучую реку смотрит, будто прислушивается к чему-то. Ласкает его Тихий Дон волнами своими мягкими, шепчет ему что-то, будто мать родная сынка убаюкивает.

А мимо длинными шагами время идёт: сто лет, двести, триста…

Давно-давно это было.

Много-много лет тому назад войско казачье ушло далеко с Дона дать острастку ордам вражеским, что непрестанно на станицы нападали. И вот в ту пору из-за моря, из-за океана приплыло в Тихий Дон Чудо-чудище, страшное, сильное, с двадцатью руками, с десятью ногами, с семью головами. Рыбий хвост длиной с версту, а глаза, как костры: горят, дымят и искры из них летят.