Он взял нож и лезвием подтолкнул шарики. Те будто на миг задумались и потом понеслись, набирая скорость, за первым. Скоро. Скоро они ее догонят. А там уже помогать не надо.
Волки. Злобно щелкающие зубами. Зловонные пасти.
Волки неслись за ней и, кажется, настигали. Дерево? Может, реально на сосну влезть? Да как на нее влезешь…
Казалось, что их дыхание увлажняет спину. Так близко. Сейчас кинутся. Бежать бесполезно. Нужно принять бой. Бой? О Боже, что за бред?
Арина остановилась, развела руки в стороны. С ужасом посмотрела на мерзких тварей. Они не спешили. Она понимала: сожрут. Нечем противостоять простой девке, ох нечем. Но почему-то руки не опускала. Их надо было держать именно так. Тело подсказывало.
Самый голодный волк оскалился, медленно поджал задние лапы и… прыгнул. Она не зажмурилась, хотя очень хотела. Смотрела в брызжущую слюной пасть, которая стремительно приближалась.
А потом направила на волка руки. И отчаянное «Чтоб ты сдох, тварь!» Это «чтоб ты сдох» было сказано всем телом и вышло сизыми плетьми из ладоней.
Сдох.
Все они сдохли.
А она стояла и смотрела на свои руки.
Что это было?
Шарики ртути впитались в стол. Все, кроме одного, первого. Оставили за собой темно-бурые следы.
«Молодцы, ребята. Справились. Вот теперь мы с тобой потягаемся, Аринушка. Теперь не отвертишься…»
Арина с Зарием сидели на веранде, слушая сверчков. Уже давно стемнело, комары мерно звенели, но с уважением оставались на расстоянии от двух склоненных в задумчивости голов.
Свечи давно догорели, кот потянулся, выгнул спину и нырнул в дом. Когда они так молчат, это надолго.
Арина проводила кота и будто что-то вспомнила. Мягко встала, скрылась на минуту за дверью и вышла с двумя горшочками, перевязанными мягкой белой тканью.
– Помнишь эту историю? – улыбнулась Зарию.
Зарий протянул руку к горшочкам, но на полпути остановился.
– Помню. Сложно забыть. Какой из них с чем?
– Это тогда было жизненно важным – не перепутать, – хмыкнула Арина. – Сейчас они сравнялись.
– Как сравнялись? – Зарий не удивился, таким его не пронять, но бровь поднял. – Как можно было сравнять мечты со страхами?
– Да, а что с ними делать, если они равны? – хитро прищурилась Арина. – У тебя не так разве?
– Твои горшочки. У меня всё не так было, ты же знаешь. Это ты у нас сколько десятилетий один из них всё схоронить пыталась – где он только ни побывал… – Зарий усмехнулся, припоминая что-то.
Арина хихикнула и нежно обняла горшочки:
– Не мог не припомнить, да? Эх, глупая была, юная…
– Ты и сейчас юная, – чему-то улыбнулся Зарий. – Так для чего горшки-то вытащила?
– Да так. Умолкли мы надолго. А разве нам столько молчать надо было, чтобы ответ найти?
– Может, просто помолчать захотели? Не бывает разве? – улыбка Зария блуждала в тонких загорелых морщинках.
– Может. Да не может. О чем мы мечтали?
– О том, чтобы мир в очередной раз сделать лучше, о чем еще, – улыбка уже не пряталась в морщинках, а мягким светом озаряла летнюю ночь.
– А чего тогда сели думать, а не воплощать? Неужто утра ждем?
– На страхи намекаешь?
– А то!
– И чего боишься?
– А что я сразу-то?
– Ну, горшочки твои. И ты сама до сих пор здесь, а не понеслась впереди паровоза.
Арина буркнула что-то невнятно, а потом серьезно так, непривычно серьезно нахмурилась.
– Вот мы с тобой сколько живы, всё мир меняем. Не угомонимся никак. А он меняется, этот мир? Не зря ли?
