Читать онлайн Юлия Кузнецова - Скелет за шкафом. Парижский паркур (сборник)

Автор выражает благодарность Московской Академии паркура, ее руководителю Армену «Fly» Гюлояну, инструктору Роману «Ро Ко» Лысоченко, а также трейсеру Юлии Цветковой за то, что они помогли «проложить путь» в повести «Парижский паркур».

Автор также благодарен преподавателю французского языка Алине Кузнецовой за оперативный и скрупулезный перевод реплик парижан.

И спасибо А. П. за сюжет!

– Врешь! – с вытаращенными глазами воскликнул Рыжий и чуть не выронил карты.

– Мамой клянусь, – захихикал дед.

Он потер небритый подбородок и продолжил:

– Ирка поклялась. Трет, мол, свеклу в кастрюлю. Башкой туда – нырк! Поелозит. И готово. Так и красится. А ты, Рыжий, отбивай-ка!

Дед кинул на стол «валета».

– Да как ты… – пробормотал Рыжий и, оторвав взгляд от своего «веера», заорал: – Ты ко мне подглядел!

Дед расхохотался на всю охранницкую и закашлялся.

– А про Ирку все-таки наврал? – сердито спросил Рыжий. – Не красится она свеклой?!

– Не ори, – сквозь смех и кашель выговорил дед, – старшего разбудишь. Продул – так продул!

Рыжий раздраженно швырнул на стол свой «веер» и похлопал себя по карманам в поисках сигарет.

– Если бы я честно продул, – проворчал он, закуривая, – ты чего со мной так, дед, а?

– А чего ты такой рыжий, а?

Дед снова начал смеяться и опять закашлялся. Он кашлял и кашлял не переставая.

– Кончай ржать надо мною! – разозлился Рыжий.

Но дед не смеялся. Он кашлял, выпучив глаза, и показывал пальцем куда-то за спину Рыжего. Рыжий обернулся. Сигарета выпала у него изо рта.

За окном на земле горел стул. Откуда он взялся?! Хрипя, дед показал пальцем наверх.

– Упал? – не поверил Рыжий и выругался – упавшая сигарета прожгла штанину.

Он сбросил ее, затоптал.

– Буди старшего! – прохрипел дед, – Наверху горит!

Рыжий вскочил и помчался в крошечную каморку, где спал старший охранник первого гуманитарного корпуса МГУ. По дороге Рыжий все повторял: «Ну дела… Пожар… Ну ваще…»

В каморке беззвучно мигал телевизор. Гремел храп старшего, бывшего моряка. Над койкой была растянута веревка с мокрыми носками.

– Василь! – позвал Рыжий, – Василь Палыч!

– Слушаю! – бодрым голосом отозвался старший.

Он научился говорить бодро и продолжать спать еще на флоте.

– Там пожар!

– А кто у нас ответственный за пожаробезопасность? – уточнил сквозь сон старший.

– Так… вы, – промямлил Рыжий.

– А? Что?! – наконец проснулся старший, и Рыжий вдруг испугался: может, им с дедом привиделось? Все-таки сегодня Иркин день рождения долго отмечали. Ирка еще со стола убирает, кстати. Надо выгнать.

Он приник к мутному окошку и вдруг увидел в свете горящего стула три убегающие тени. Ирка-гардеробщица? Нет, она толстая.

– Вон они, – закричал Рыжий, – поджигатели!

Старший вскочил и запутался в веревке с мокрыми носками. Он взревел, нащупал у подушки дубинку и босиком выбежал в коридор.

– Кто запер дверь на улицу? – послышался его крик.

– Мы и заперли!

– Так какие же они, елки, поджигатели? Ты, Рыжий, кончай галлюцинировать! Звони «01»! Я наверх!

Рыжий взял трубку телефона и нажал две кнопки. Пока ждал дежурную, качал головой. Он точно видел, что эти тени отделились от корпуса. Две девчонки и один парень. Поджигатели.

Лифт остановился. Я выскочила на площадку и принялась шарить по карманам «кенгурушки». Моя рука несколько раз нащупывала ключи, но я этого не замечала.

Жизнь прекрасна! Я счастлива. На уроке информатики мне удалось зайти на любимый сайт «Создай комикс». На своей страничке я прочла долгожданную весть: меня собираются простить.

В июне я вернулась с родителями из Америки, где прожила полгода, учась в школе при посольстве, и представила своим друзьям-комиксистам новые работы.

Сколько упреков я услышала в свой адрес! «Попала под влияние бездушных американских картинок», «создала жалкое подражание уродливым героям американских комиксов», «отступила от канонов», даже «предала мангу»!

Я пыталась объяснить, что это не предательство, а всего лишь новые мотивы в моем творчестве, я по-прежнему рисую «мангу», просто немного по-другому, но меня никто не понял.

Наконец-то сегодня мне назначил встречу один из супермастеров. Кажется, ему понравились мои работы, и он сможет убедить моих коллег-«мангак», что я не предатель. Ребята-художники тоже должны прийти на встречу, послушать супермастера.

Я глянула на часы. Без четверти четыре. Встреча назначена на шесть. Собираемся в беседке в Нескучном саду, наша компания давно застолбила ее для встреч «в реале».

Все, что от меня требуется, это прогулять дурацкое занятие по фонетике. Хорошо, что никого нет дома и никто не проследит, что я одеваюсь и крашусь совсем не так, как если бы я ехала к преподавателю.

Наконец я нашла ключ. Вставила его в замок. О нет! Дома кто-то есть.

Хоть бы это была мама! Она так увлечена написанием докторской диссертации, что вряд ли заметит, даже если я пойду на занятие голой.

– Привет, милая! – весело сказал папа, распахивая дверь.

– О, – только и выговорила я, – ты… ты ненадолго домой?

– Надолго! Специально отпросился, чтобы отвезти дочурку в МГУ на занятие по фонетике.

У меня подкосились ноги. Папа подхватил меня.

– Это от усталости, – с тревогой сказал он, – вас перегружают в школе. Иди скорее поешь, мама оставила нам обед.

– Что она приготовила? Как обычно, жареный пластилин?

Папа засмеялся:

– Быстренько обедай, и поехали.

То, что приготовила мама на этот раз, смахивало на вареный картон. Но я ее не виню: докторская полностью захватила ее. Да я бы сжевала и печеный ластик, пока размышляла, как мне начать разговор с папой. Может, так: «Извини, но…» Или так: «Прости, пап, я…» А может, просто резко заявить: «Я не хочу…»

– Гаечка, скоро? – ласково спросил папа, появившись в кухне.

Я чуть не подавилась.

– Пап, ну ты вообще!

– Как я выгляжу?

– Хм… если бы не седина, на двадцать лет! А зачем ты надел джинсы и эту студенческую рубашку?

– Потому что хочу выглядеть студентом, – подмигнул мне папа, – и хочу вспомнить студенческие времена. Какое это было счастливое время!

Я поникла.

– Что случилось? Невкусно?

– Да нет, нормально. Пап, я давно тебе хочу сказать… Я…

Папа посмотрел на меня, поправляя воротник рубашки.

– Я сегодня не поеду к Анне Семеновне! – выпалила я, – Я встречаюсь с друзьями в Нескучном.

Папа замер и нахмурился:

– Что еще за новости?

– Это старости, а не новости. Пап, я не хочу поступать в университет. Я не хочу учиться на переводчика.

Папа сел на табурет рядом со мной:

– Послушай, Гаянэ. Когда я пытался перевести тебя в гимназию, а ты сказала, что не хочешь, потому что тебе нравится учительница по рисованию, я молчал. Когда в Америке я записал тебя на курсы английского языка, а ты просидела полгода на скамейке в Центральном парке, рисуя Супермена и кота Марфилда…

– Гарфилда!

– Гарфилда. Так вот, я молчал. Но моему терпению пришел конец. Ты выросла. Девятый класс! Скоро поступать! Забудь ты о своих игрушках. Пора заняться делом!

– Комиксы – не игрушки! – обиделась я и выбежала из кухни, чуть не опрокинув на пол кастрюлю супа.

В комнате я упала на кровать и схватила мобильник. «Так и знала, так и знала!» – бормотала я, печатая своим друзьям-комиксистам эсэмэски о том, что я не смогу прийти в Нескучный. Вместо этого я буду напрягать подбородок и растягивать губы, учась настоящему английскому произношению у бывшей учительницы моего папы, Анны Семеновны Розенталь-Шпигель. Бе-е!

Я подскочила к мольберту, схватила цветные карандаши. Раз! Два! Вжик! Принцесса Мононоке или Сан[1] готова. Она прекрасна в своей короткой синей юбке, с накидкой из волчьей шерсти, сжимающая кинжал и сурово взирающая на моего папу.

«Сан! – взмолилась я. – Умоляю! Оседлай одного из гигантских волков и приезжай меня спасти! Избавь от транскрипций, интонационных контуров и глубокого звука «О»!»

– За что ты так ее ненавидишь? – спросил папа, снова появившись в дверях.

– Кого?

– Анну Семеновну.

– Мне на нее плевать. Я ненавижу английский. Не хочу быть переводчиком, – ответила я, снимая листок с мольберта и перекладывая на планшет, чтобы показать его друзьям в Сети.

– А кем ты хочешь быть? – спросил папа, наблюдая за моими действиями. – Комиксистом? Или, как вы говорите, мангакой?

– Почему обязательно мангакой? – пожала я плечами. – Я просто хочу рисовать. Я этим живу.

Я залюбовалась Сан. Некоторые мои друзья говорят, что удачный рисунок можно создать только в состоянии пылкой ненависти или страстной любви. Похоже, они правы!

– Ты этим живешь, – повторил папа. – А ты сможешь этим себя кормить?

Я нахмурилась.

– Сможешь достаточно зарабатывать? – продолжал атаку папа. – Мы с мамой не сможем вечно обеспечивать тебя.

– Я найду работу.

– Где? Мы не в Америке. У нас не принято зарабатывать на жизнь комиксами.

– Я буду первой.

– А если не выйдет? Если прогорит? Будешь побираться? У тебя должна быть нормальная профессия, Гаянэ. А чтобы ее получить, ты должна трудиться уже сейчас.

– Но почему – синхронный переводчик?! – чуть не заплакала я.

– Это мечта, а не профессия! Да ты только представь себе! Сделка или переговоры на высшем уровне! И все-все зависит от тебя! Потому что стороны, заключающие сделку, без тебя друг друга не поймут. Это могущество переводчика, понимаешь? В свое время я мечтал стать синхронистом. Но мои родители не могли обеспечить мне подготовку. У них не было средств.

Я покосилась на конверт с деньгами, приготовленный для Анны Семеновны.

– А я могу подготовить тебя к поступлению в университет. Знаешь, сколько народу об этом мечтает?

– Я не мечтаю, – пробормотала я.

Но спорить не стала. Я и правда была не уверена, что смогу зарабатывать на жизнь рисованием. Возможно, папа и прав.

– Ладно, – смягчился папа, – рисование можно оставить как хобби. Собирайся. Анна Семеновна не любила опаздывающих студентов еще в мое время.

Папа вышел. Я вздохнула. Сан показалась мне еще прекраснее. Никогда в жизни я так страстно не желала рисовать.

– Я такая несчастная, – пожаловалась я принцессе, – все бы отдала, лишь бы не видеть этот дурацкий университет и Анну Семеновну Розенталь-Шпигель. Не фамилия, а песня с припевом. А уроки у нее какие скучные! Англо-русский словарь и то веселее вслух читать. Там хоть картинки имеются…

Без десяти шесть папа въехал на своем «фольке» на территорию МГУ. Мы покатили по улице Академика Хохлова, в конце которой высился первый гуманитарный корпус. Я бросила завистливый взгляд на «Кафемакс», куда мы пошли бы с моими друзьями-мангаками после прогулки по Нескучному. Они бы послушались супермастера и приняли мои рисунки, я знаю! А затем мы выпили бы по коктейлю за наши комиксы. А какие в «Кафемаксе» омлеты с сыром, м-м-м! Это вам не мамин супчик.

Я с трудом оторвалась от созерцания стеклянной витрины «Кафемакса» и уставилась на первый гуманитарный. Ну, привет, страшилище тоскливо-фиолетовое.

Кстати, для меня фиолетовый – цвет депрессии.

Здание смотрелось еще более уныло на фоне золотистых кленов и рыжих рябиновых гроздей.

– Не грусти, – утешил меня папа, паркуя машину у заднего входа в первый гуманитарный, – это у тебя от неуверенности в себе. Ты думаешь, что ты не сможешь. А ты начни работать – и все получится. Даже интересно станет.