– А если он будет знать, что был?
– Если бы да кабы у него были бы мозги, – раздраженно выдал присказку священник. – Не переоценивайте нашего господина. Это чревато разочарованием.
– По вашему тону, ваше святейшество, я понимаю, что с господином бароном вы по этому замечательному саду не гуляете, – с нескрываемой иронией заметил Рентан.
– И не собираюсь! – скривился от одной мысли об этом Цимон. – Я сюда за покоем прихожу. Тишину слушаю! В остальное время мне хватает молодых послушников, которых приходится гонять метлой от девок. Да самих девок, что по весне розовощёкими табунами приходят исповедоваться в изменах и неразделённой любви.
– Неразделённая любовь теперь требует исповеди? – удивился лекарь. – О времена!
– Глупость всегда требует исповеди! – нравоучительно ответил священник. – Уж вы-то, Рентан, должны это знать.
– Простите за мою назойливость, но вы, ваше святейшество, так и не сказали, что собираетесь делать с бароном, – вернулся к прежней теме Рентан, чем вызвал у собеседника раздражение.
Пострадал жасмин. Несколько веток с наибольшим количеством цветков были решительно отломаны.
– Двенадцать простят. А я запомню. Не вашего это ума дело, мой друг. Скажу так: барон Кобыслав волноваться насчёт Вороново до приезда Охотников не будет. А после… – священник тяжело вздохнул. – Что ж, да помогут карающему клинку Двенадцати наши общие покровители.
Закончив рвать ветки, Цимон неторопливо направился к калитке, за которой высился храм – украшение Власвы. Рентан пошёл следом, понимая, что хоть беседа и идёт к концу, но это ещё не всё. Наконец, когда противно скрипнула дверца, священнослужитель сказал:
– Вот что, друг мой, зайдите ко мне не раньше полудня через два дня, на третий.
– По какому-то конкретному поводу, ваше святейшество? – уточнил, чувствуя недоброе, лекарь.
– С Охотниками будем вместе говорить, – рассказал священник. – Это вопрос решенный, не спорьте.
– Уж не собираетесь ли вы, ваше святейшество, жертвовать ради меня многим? – всё же возразил, хоть и в мягкой форме Рентан.
– Многим нет, – заверил его Цимон, улыбаясь. – Своими временем – пожалуй. Не переоценивайте этот жест, мой друг. Старость если чем и хороша, так это избытком времени, которое вечно не хватает сил потратить на благие дела. – Священник вдохнул запах цветов жасмина, ветки которого продолжал сжимать в исхудалой руке. – Вот и сегодня я что-то утомился. Пойду в келью. Подумаю наедине с собой о прекрасном.
– Что ж, как вам будет угодно, – сдался Рентан и учтиво поклонился. – Да даруют Двенадцать вам сил.
– А вам пускай укажут верный путь сквозь тернии сомнений, – попрощался Цимон.
***
Покинув территорию храма Оруза и отойдя от него на несколько десятков метров, Рентан остановился и сделал вид, что очень заинтересовался лавкой булочника. Свежеиспеченный хлеб из муки помола этого года и вправду пах просто божественно, особенно на фоне отсутствия завтрака, но лекарь руководствовался в первую очередь совсем иным мотивом.
Он внимательно следил за главными воротами храма. Из обители Оруза, конечно же, имелось несколько выходов, но ленивые послушники предпочитали пользоваться самым легкодоступным. Долго их ждать не пришлось, минут десять, проведённых в компании с постепенно уменьшающейся булкой свежего хлеба, что вполне походило на завтрак. В это время из храма под чутким взором лекаря вышли, одна за другой, лавируя в вялом людском потоке, пять одинаковых ряс.
