Ваня вглядывается в сизую темень и видит, что на месте матери стоит девочка. Незнакомая. В белом платье, пышной фате. Невеста. Чья? Откуда?
– Я твоя невеста, Ваня! Не узнаешь?
– Узнаю…
Конечно, как же он может ее не узнать? Это же она, та самая девочка! Амина. Только взрослая, как будто прошло лет десять. И очень красивая. Черные кудри, черные глаза, тонкие, будто нарисованные на белом лбу брови.
– Вставай, – девочка протягивает к нему руки, – вставай! У нас сегодня свадьба! Все собрались, и дедушка твой, и отчим, и мои родные.
Как это – дедушка и отчим? Они же померли?
Ваня поднимается, подходит к невесте, осторожно отбрасывает с ее лица легкую пену фаты: он ведь должен ее поцеловать! На свадьбе так положено. Фата облачком улетает в сторону. Ваня прижимает к себе голову невесты и ощущает под пальцами что-то горячее и липкое. Удивленно отдергивает руку, смотрит на ладонь. Она в чем-то темном и тягучем. Шоколад? Девчонка еле шоколадку и перепачкалась? А, так это – Алка! Снова ее игры. Как тогда, в ванной. Нарочно вся вывозилась в шоколаде и заставляла Ваню слизывать его со лба, щек, шеи. Потом, когда он уже дрожал от нетерпения, окунула шоколадку в горячую воду и обмусолила ею соски. Соски из нежно-розовых, как яблоневые бутоны по весне, превратились в густо коричневые, как у негритянки из порнушки, что они смотрели вместе у Рима.
– Вкусно? – спрашивает хитрая Алка. – А вот тут? – И проводит толстую шоколадную черту от пупка вниз, к бритому круглому лобку. – Ну?
– Очень… – рычит Ваня, находящийся уже в миллиметре от неземного наслаждения.
– Стой, – приказывает Алка, – я тоже хочу попробовать! – Подтапливает в ладони очередной кусок шоколада и жадно хватает липкой рукой вздыбившийся Ванин член. Елозит по нему сильно и нежно, упаковывая бурую, со вздувшимися венами плоть в мгновенно застывающий коричневый панцирь.
– Смотри, у тебя член, как у негра! Я с негром еще не трахалась, надо попробовать! Говорят, они – полный улет!
Ваня стонет и порыкивает. А Алка вдруг наклоняется и одним движением втягивает горячими сильными губами твердый, подрагивающий от нетерпения шоколадный батончик. Сквозь праздничный шум в ушах Ваня слышит, как Алка чмокает и пристанывает, сквозь сладкий туман в глазах видит ее блуждающие зрачки и перепачканное шоколадом лицо…
– Иди ко мне, – улыбается Ваня. – Я тебя оближу!
– Меня нельзя облизывать, – строго говорит Алка, поднимает лицо, и оно оказывается вовсе не ее, а наоборот, лицом той самой девочки, которая в наряде невесты пришла и теперь стоит тут, рядом с Ваниным диваном. – Нельзя, – повторяет девочка. – Я умерла, а это – кровь. Ты должен пойти со мной, ведь я – твоя невеста.
– Уходи! – просит Ваня. – Я устал. – И разворачивает девочку спиной, подталкивая ее к выходу.
– Зачем ты меня гонишь? – оборачивается удивленная Катька, и белая фата светло колышется над ее белыми кудряшками. – Я так по тебе соскучилась.
– Катька?! – Ваня страшно пугается. – Немедленно иди домой!
– Не могу, – улыбается сестренка и размазывает по щеке что-то темное и страшное, сочащееся из-под белокурых кудряшек. – Ты разве не знаешь, меня убили!
– Кто? – холодеет Ваня. – За что?
– Как за что? – простодушно удивляется малышка. – Я же нерусская!
– Ну и что? – Ваня сходит с ума. – Кто про это знает? Ты же беленькая, голубоглазая! Ты – моя сестра!
– А папа-то у меня – татарин! – Катька дразняще высовывает язык. – Значит, меня тоже надо убить!
