– Евреи все трусы. Сейчас многие скрываются и пишутся русскими. Линка Виленская была еврейкой, а стала русской. Я сама в журнале видела. Все знают и смеются.
А больше всего на свете Неля боялась быть смешной. Поэтому решила, никогда из-за трусости не будет скрывать свою национальность, докажет, что ничем не отличается от других детей.
Шлейф туманных картин окутывал сознание Женщины. Некоторое время назад в зарубежной поездке встретила хорошую приятельницу, с которой не виделась более 20 лет. Разговорились, и первое, что услышала:
– Знаешь, ты была первым человеком в моей жизни, вызвавшим удивление.
– Почему?
– Помнишь, как я приняла тебя за грузинку? Нисколько не смущаясь, не сжимаясь от неудобства «унизительного оправдания», простодушно ответила – я еврейка. – В первое мгновение, услышанное мной, показалось не по возрасту глупой непосредственностью. Скажем не дальновидностью. Это изумило, просто поразило меня. Ведь многие скрывали. Но, потом ощутила гордость в ответе. С тех пор, кроме уважения, ты другого отношения у меня не вызывала.
– Да, – ответила Женщина, – были такие времена. Люди хотели жить спокойно. Таких «удивленных» в ее жизни было много. Но сейчас простор доверчивости и простодушия, незамутненость и невинность мыслей тех лет, вызывали некий праздник в душе. И еще Женщина понимала сейчас, что надо держаться прямо и не отступать от принципов, которые помогают выжить в этом мире, не уронив своего достоинства. Она вроде бы заглядывала в зазеркалье и с теперешним знанием видела совсем другую реальность. Ту, что совмещает в себе добро и зло одновременно. Именно это и есть истина, где ничто не оправдывается и не обвиняется. Просто это другая реальность.
А тогда Неля играла не только в обычные детские игры, но озорничала так, что постепенно превращалась в маленькую хулиганку. К четырнадцати годам научилась отпускать нецензурные слова, плевать сквозь зубы, отчаянно драться с мальчишками, бить оконные стекла и несколько раз затягивалась папиросой. Однажды была задержана милицией, откуда ее, просто «изъял» дядя, пока работавший в органах безопасности.
Была еще одна причина ее столь «из рук вон плохого» поведения. Она стала выступать на публике, придумав игру в «национальность». Совершая какой-нибудь проступок, она заранее знала, какое он вызовет недоумение у посторонних людей. Они, никак не могли «взять в толк» – девочка с такой внешностью, непристойно ругается, словно последний «забулдыга». Человек, озадаченный услышанными выражениями, непременно спрашивал «какой же она национальности?» На что неизменно отвечала.
– Еврейка.
Ее с ног до головы окидывал недоверчивым взглядом, даже некоторая оторопь звучала в голосе вопрошающего. Пристально всматриваясь в нее и, словно, рассуждая сам с собой, произносил.
– Совсем на еврейку не похожа. Евреи не такие.
– А я такая, – нагло уставившись на опешившего «зрителя», Неля бесхитростно улыбалась в ответ. Душа ее просто замирала в этот момент от удовольствия. С каждой последующей игрой все больше утверждалась в мысли, что граница между ней и Ревекой Яковлевной из узкого ручейка превращается в полноводную широкую реку, которую не перейти вброд, не переплыть на лодке.
Получалось, что в первую очередь она сама ломала стереотипное представление о евреях, о котором узнала как в школе, так и во дворе. И этот придуманный ею образ все сильнее вживался в нее, становясь ее сущностью. Вполне возможно, поэтому в последующие годы не только посторонние, но и друзья не раз произносили реплику, что только внешность связывает ее с «этой нацией». «Эту нацию» конкретно не обозначали, столь не терпимое было к ней отношение.
