– Не делайте этого, – сказала Раиса Львовна. – Вы ее не знаете: это ужасная женщина. Я не хочу ее видеть.
После некоторого препирательства она согласилась:
– Только вы не звоните. Я сама. Но вы увидите, что из этого выйдет…
А вышло вот что.
Ангелина Николаевна выехала из Москвы в тот же вечер. Но зная, что винные магазины открываются не раньше одиннадцати, а поезд прибывает в семь с чем-то – это с одной стороны, а с другой – не зная, есть ли винный магазин вблизи дома Раисы Львовны, да и вообще не желая бегать за каждой бутылкой, она запаслась на первое время перед посадкой на поезд. И появилась в квартире Раисы Львовны с сумкой, загруженной шестью бутылками портвейна, одна из которых была, впрочем, уже почата. Эту бутылку ей удалось допить, а вот остальные Раиса Львовна спрятала. Вот такие у них вышли «москва-петушки» еще до моего появления.
Раиса меня встретила одной ногой уже за порогом, вся на взводе, не дав мне войти в квартиру, прошипела: – Подумайте, эта алкоголичка явилась к больному мужу с шестью бутылками портвейна! Я ей сказала: у меня не распивочная! Черта она их найдет! – уже с низу лестницы крикнула она и со страшной силой хлопнула дверью.
– Вы должны мне помочь! – едва познакомившись со мной, сказала Ангелина Николаевна, – Как вы думаете, куда эта старая ведьма могла спрятать мое вино?
Говорят, она когда-то была очень красива. Саша рассказывал, что за худобу и красоту у нее было прозвище «фанера милосская». Теперь это была не слишком, толстая, но далеко не худая женщина. В ее лице, да и во всей манере держаться было очень заметно то, что когда-то, вероятно, было значительностью, а теперь стало типичной для пьющих людей фанаберией – пустой, уже ничем не оправданной претензией.
Конец ознакомительного фрагмента.
