— Я понимаю, ты считаешь меня придурком… — начал Илья, и девушка чуть усмехнулась. Это ещё мягко сказано! — Имеешь право: я вёл себя с тобой очень глупо и грубо.
— Глупо и грубо? — съязвила Варя, скрещивая руки на груди. — Так это теперь называется, да?
— Называть можно как угодно, — спокойно сказал Берестов. — Мы не юридический документ сейчас оформляем. Я пытаюсь извиниться. Я виноват. Но если думаешь, что мне очень приятно осознавать себя насильником, ты ошибаешься.
— Я ничего не думаю, — буркнула Варя. — Я стараюсь жить дальше, а ты своим появлением здесь расстраиваешь мои планы. Я не идиотка. Я поняла, что ты принял меня за шлюху. И так уж сложилось, что я не успела сообщить об ошибке — слишком быстро ты… Короче, у меня нет никакого желания это обсуждать. Я просто не хочу тебя видеть. И знать о твоём существовании на этом свете тоже не хочу.
Варя подняла голову и впервые за весь разговор посмотрела прямо на Берестова. Далось это ей с трудом, но хорошо, что далось — у него оказалось очень интересное выражение лица.
Сожаление, досада, жалость, даже злость — столько всего там отражалось…
— Я понимаю, — сказал Илья будто бы с усилием. — Я тоже не идиот. Я тебе противен.
Он явно не спрашивал, а утверждал, поэтому Варя не стала кивать. И переубеждать Берестова тоже не стала.
Ну, противен. Можно подумать, это для него трагедия.
— Я не хочу мешать тебе жить, Варя. Поэтому я уволюсь.
Девушка удивлённо моргнула и поймала себя на желании глупо открыть рот.
— Кроме вашей конторы, мне ещё в трёх местах как минимум работу предлагали. Не пропаду. А ты будешь жить спокойно.
Варя была так поражена, что даже не нашлась с ответом. А когда нашлась, Илья уже стоял возле двери.
— Понимаю, что тебе не особенно нужны мои извинения, но всё же — извини. Я не такой мерзавец, как ты думаешь.
— Я… — начала Варя, но Берестов уже вышел и захромал по коридору — к кабинету генерального директора.
9. 9
***
На душе было погано. Самое подходящее слово, лучше не придумаешь. Не ужасно, не паршиво, не мерзко, а именно погано.
Как юрист, Илья всегда считал: всё можно исправить. Заключить договор, выплатить компенсацию, опубликовать опровержение, публично извиниться… Способов загладить вину — множество. Правовых, конечно.
А ему-то что делать?
В голове — ни одной идеи. Кроме самой очевидной — оставить в покое. Пусть живёт и забывает о случившемся.
И не исправить. Ни юридически, ни по-человечески, никак.
Генеральный директор Максим Иванович Юрьевский встретил Илью вежливо, но немного удивлённо. В конце концов, первый рабочий день Берестова только начался.
Опускаясь на стул, краем глаза Илья заметил фотографию на рабочем столе компьютера Юрьевского: приятная брюнетка со счастливой улыбкой во всё лицо и не менее радостные трое детей примерно одного возраста. Двое из них — мальчики — тискали котов, девочка же одной рукой обнимала собаку, а другой держала на ладони черепашку. Ещё одна собака пыталась то ли лизнуть эту самую черепашку, то ли сожрать её.
Заметив взгляд Ильи, Юрьевский улыбнулся и пояснил:
— Семья. Если меня кто на работе разозлит, я сразу на фотографию эту смотрю и моментально успокаиваюсь. Раньше курил, а теперь вот… И никаких сигарет не нужно. А вы по какому поводу ко мне, Илья? Мы с вами вроде всё обсудили на той неделе…
— Планы изменились, — сказал Берестов, чувствуя себя дегенератом, который сегодня говорит одно, а завтра другое. — Мне нужно уволиться, Максим Иванович.
